Золотые ворота. Черное солнце

Этого Рехер мог и не говорить. Гальтерманн хорошо знал, какая участь может его постигнуть, если в Берлине станет известно, что в «самом тихом городе Европы» вовсю действуют большевистские агенты. В лучшем случае — разжалование и фронт. «Но, может быть, в Берлине уже все известно! Может быть, Рехер уже доложил обо всем рейхсминистру… Но в таком случае почему меня не отправили на фронт вместе с Квитцрау? Почему Рехер заступился за меня перед Прюцманном?..» В животе Гальтерманна на этот раз заурчало так, что Рехер посмотрел подозрительно.

— Что же делать?

Казалось, Рехер только этого и ждал.

— Советовать или приказывать вам не в моей компетенции. Но если вы хотите знать мое мнение… — Чтобы придать беседе оттенок интимности, он непринужденно откинулся на спинку большого кресла, жестом пригласив Гальтерманна сделать то же самое. Закурили сигареты, привезенные Рехером из фатерлянда. — Если бы я оказался на вашем месте, то непременно осуществил бы какую-нибудь блестящую, а главное — необычную операцию. По-моему, это единственная для вас возможность избежать беды. Вот, например, если бы вам удалось разгромить подпольный центр, воспоминания о неудачах были бы отодвинуты на задний план.

— Да разве мало я громил подполье? — искренне возмутился Гальтерманн. — Только сегодня расстреляно свыше ста человек. Кстати, мы все же поймали виновника гибели вспомогательного полицейского батальона. Это артистка капеллы бандуристов… Ну, как же ее? Ага, вспомнил: Брамова. Правда, нам не удалось вырвать у нее признания — она покончила с собой в камере, но все же установлено, что цианистый калий она получала с завода «Металлолит». Брамова не раз отравляла наших солдат…

На лице Рехера появилась кислая усмешка:

— Простите за откровенность, но это явно не то. Разглашение истории с террористкой может только усложнить ваше положение. На кого производит впечатление расстрел сотни туземцев, когда вы без боя потеряли полтораста наших солдат? Нет, нет, на истории с Брамовой вам не нажить морального капитала. Я советовал бы вам забыть о ней. В нынешней ситуации Берлин удовлетворит только операция, которая свидетельствовала бы о вашем полководческом размахе и государственной изобретательности. А для этого надо глубже понять психологию и цели местных коммунистов.

— Вы хотите сказать, что я не…

— Я хочу сказать, что местные коммунисты — особое племя. С ними шутки опасны! Выборочные или повальные расстрелы подозрительных лиц только укрепляют их ряды. Не удивляйтесь, это парадоксально, но это — истина, которую многие не могут понять… Учтите, большевики длительное время находились в подполье и сумели выработать эффективную тактику борьбы в подобных условиях. Фон Ритце надеялся, что беспощадным террором раздавит киевское подполье, изолирует его от масс. Но случилось обратное! Поголовные репрессии оттолкнули от нас население, бросили его в объятия уцелевших советских функционеров. Теперь вам приходится иметь дело с массой, а ее не перестреляешь. Но это — только начало, настоящая битва еще впереди. Уверен, что вы скоро в этом убедитесь…

Наступила тишина. И Гальтерманн впервые в жизни почувствовал, какой страшной может быть тишина.

— Посоветуйте, господин Рехер, что же делать…

— Обезглавить массу. Вырвать у нее сердце.

— Да, да, это — единственный выход. Единственный! Но как ее обезглавить? Где искать ее сердце, как до него добраться?

— Не иначе как с помощью самих же большевиков. Пусть они и укажут вам дорогу.

— Но они молчат! Они скорее умирают, чем выдают своих.

— Вы просто замучиваете их на допросах.

Гальтерманн встрепенулся и быстро-быстро заморгал веками. «В гестапо их действительно замучивают… Уж не умышленно ли Эрлингер это делает? Его давно манит должность полицейфюрера генерального округа… А может, он и получает показания, но скрывает от меня? Чтобы после моего падения выслужиться…»

— Да, на допросах мы их действительно не балуем.

— Убить — легче всего. Искусство же вашей профессии состоит в том, чтобы выведать у арестованных тайну.

— Но большевики не желают выдавать тайн, — тут уже полицейфюрер стал хитрить. — Ни при каких обстоятельствах.

— Не желают? Это для меня новость! А кто же надеялся, что они развяжут языки, как только попадут за решетку? — Рехер бросил насмешливый взгляд на покрытый капельками пота нос Гальтерманна. — Я опять делаю ударение на том, что прежде всего вам необходимо понять психологию местных коммунистов. Решеткой их не запугать, к тюрьмам они привычны. Но вам стоило бы знать, что у них есть свое представление о чести и долге, И вряд ли пытки способны изменить это представление.

— Так что же вы предлагаете?

— Проявить мудрость.

— А конкретнее?

Было видно, что Гальтерманна начинает раздражать разговор. И если он сдерживался, то только потому, что побаивался Рехера и втайне надеялся на его помощь.