Сутулясь, толстяк оставил класс. И никто, решительно никто даже не взглянул ему вслед.
…Смеркалось, когда сорок смельчаков, согласившихся принять участие в дерзновенной боевой операции против танков Клейста, выстроились во дворе школы. Комиссар батальона, который должен был возглавить этот отряд, в последний раз проверял на бойцах снаряжение, экипировку. С собой брали только ножи, бутылки с зажигательной смесью и винтовки.
На крыльце появился комбат.
— Вот ваш проводник, — указал на худощавого старичка с посошком в руке.
Тот придирчиво осмотрел добровольцев, которых собирался провести за Ирпень, и вдруг брови его сердито нахмурились.
— А этот, — указал он на Мурзацкого, — этот тоже пойдет на ту сторону?
— Пойдет. А в чем дело?
— Да он, окаянный, чуть мне руки на рассвете не выкрутил…
Шеренги ответили приглушенным смехом.
— Придется вам забыть прошлые обиды, — посоветовал комиссар. — Мурзацкий отличный боец, а рука у него действительно крепкая, надежная. С ним лучше в мире жить.
Старик переминался с ноги на ногу, ковыряя посошком вязкую землю, потом хитровато усмехнулся:
— Да оно конечно, худой мир лучше доброй ссоры. Я сам страх люблю людей, у которых лапы — хоть подковы ими разгибай, — и, почесав затылок, дружелюбно протянул Анатолию узловатую, темную от хлеборобской работы руку.
И вот настала минута прощания. Отряд без команды застыл, как перед полковым знаменем, подтянулся.
— Помните, товарищи, в ваших руках судьба Киева, — коротко сказал представитель штаба обороны города. — Сам командующий фронтом генерал Кирпонос ждет сведений о вашем рейде…
— Счастья вам, соколята! — пожелал комбат, пожимая каждому руку.
Без лишних слов выступили в необычный ночной рейд добровольцы. Узкая речка Ирпень, но всем ли суждено переправиться через нее туда и обратно? Молча движутся бойцы в глубь ночи. Что ни говори, а страх, как тень, плывет за каждым. Один лишь проводник шагает бодро впереди. За ним едва успевают. Земля после дождя вязкая, да и темень хоть глаз выколи. Если кто-нибудь спотыкается, на него недовольно шикают, напоминают об осторожности.
— Да какого черта мы летим словно наперегонки? — проворчал кто-то из замыкающих, потеряв терпение.
— Чтобы от дедули не отстать, — сразу же откликается Мурзацкий.
— Ему хорошо, он на трех ногах…
— Эй, старина, куда торопишься?
— Как куда? Домой. Мою корову, по-вашему, Иван Иванович выдоит? Старуха уже неделю с постели не встает, а разве должна скотина из-за войны страдать? Вот поэтому так и тороплюсь.
Кто знает, в самом ли деле беспокоился старик о невыдоенной корове или просто пошутил, но его слова разорвали обруч молчания.
— Что ж, хлопцы, тогда поспешим: причина уважительная, — послышался приглушенный смех.
Вышли на луг. Потянуло сыростью, застоялым болотом. По пояс в траве осторожно приблизились к реке. Прислушались — тихо на противоположном берегу. Слышно только, как монотонно журчит вода между оголенными корнями ивняка.
— А ну, снимайте штаны: сейчас вброд пойдем, — вдруг скомандовал проводник.
Бойцы заколебались — этого только не хватало!
— Чего раздумываете? Мокрая одежда лопочет при ходьбе, — и старик первым снял с себя ветхую одежонку. — А теперь дай-ка мне, командир, двух хлопцев, я с ними на тот берег переберусь. Если все ладно, вернусь за вами.
С проводником пошли Андрей и могучий, как медведь, густобровый ополченец. Перебрались вброд по илистым наносам через быстрый Ирпень, крадучись обошли берег — ничего подозрительного.
— Одевайтесь, а я за остальными пойду, — шепнул старик, и Андрею почудились в том шепоте тревожные нотки.
Оставшись вдвоем в дозоре, оделись, сели на траву. Страх понемногу охватывал Андрея: а что, если старик отправился не на противоположный берег, а к немцам? Что, если он подослан гитлеровцами? Вдруг совсем рядом — хрусь! У Андрея даже сердце остановилось: неужели немцы? Огляделся — нигде никого.
Проходят минуты, томительные минуты ожидания, а отряда нет и нет. Что могло с ним случиться? И разные невеселые мысли лезут в голову, от которых ползет мороз по коже. Нестерпимо хочется стремглав броситься к своим. Когда все вместе, то и опасность не так страшна.
— И чего это их так долго нет? — шепчет Андрей, превозмогая нервную дрожь.
— Придут, — лениво выплевывает пережеванную травинку ополченец. — Когда боишься, время всегда словно бы останавливается.
— Я вовсе и не боюсь. С какой стати?
— А мне страшно… Сам не знаю почему, но на душе кошки скребут…
Андрею стало стыдно за свою браваду. И чтобы замять неловкость, дружески предложил:
— Давайте хоть познакомимся. Меня Андреем зовут.
— А меня Миколой окрестили. Но все Ковтуном по фамилии величают.
Наконец невдалеке захлюпала вода, послышались осторожные шаги. Дозорные притихли, насторожились.
— Где вы тут? — узнали приглушенный голос проводника. — Ничего подозрительного? Ну и слава богу!