Золушка Forewer

Новицкий никогда не водил машину и считал это плебейским занятием, пользовался в свое время такси, а позже — персональным автомобилем с водителем. Даже тогда, когда не по рангу ему это было, а все равно пользовался. Было в его характере что-то такое, что противоречило скорому перемещению по дорогам. Жены не имел, а пользовался услугами длинноногих девиц, самых дорогих, но ни одну из них не терпел больше месяца. Считал, что женщина все равно предаст (это он знал по старому опыту — его гражданская жена, в которой он души не чаял, и даже подумывал жениться, сдала все его накопления и известные ей заначки властям, и активно сотрудничала со следствием). А потому имел на такое мнение полное право.

И еще — курил Новицкий только тут, на «Благодати», и курил только превосходную вересковую трубку, которую набивал отборным голландским табаком из большой жестяной коробки. Нигде более курящим господина Новицкого никто не видел! Когда Павел Константинович дымил, неторопливо расхаживая по кают-компании, он казался настоящим капитаном императорского фрегата, вышедшего на борьбу с мировым пиратством. В действительности Павел Константинович никогда в море не выходил, и, не смотря на то, что практически имел в своем пользовании цельный фрегат, к морскому племени себя не причислял. Когда я зашел в зал, Новицкий как раз набивал трубку табачком. Он увидел меня, кивнул, не отрываясь от столь важного занятия, как набивание трубки. Потом зажег спичку, закурил, выпустив кольцо ароматного дыма, и только после этого позволил себе переместить на меня все свое внимание. Малечкин уже присел за столик, где сидели главный бухгалтер (Петр Сергеевич Разумихин), и основной экономист Новицкого — Хилле Ряйконнен, молодой финн, который работал с Новицким последние четыре года и, говорят, подавал большие надежды. Разумихин был бухгалтером еще старой, советской закваски, но к новым обстоятельствам бухгалтерского существования адаптировался довольно просто. Он был на удивление эрудирован и мог объяснить недостатки любой серой схемы, а если уже что-то одобрял, то его шеф был уверен, что к этой схеме никто не сможет придраться. Был у Петра Разумихина еще один плюс: он не мог подписать документ, который, по его мнению, противоречил закону. И при этом оставался на работе у Новицкого. Что-что, а людей Павел Константинович умел подбирать. Потому и держался у руля этого трудного энергетического бизнеса. Сейчас дела у Новицкого, говорят, были без каких-то изменений. Мировой кризис ударил по его активам, но не настолько, чтобы пошатнуть и так солидное финансовое благополучие владельца заводов, газет, пароходов, простите, за каламбур, а, точнее, владельца нефтяных и газовых скважин.

То, что произошло потом, было для меня полной неожиданностью. Наверное, потому что я был уверен: я в курсе дел своего мецената. Если честно, так заблуждаются все прихлебатели, рано или поздно, но у них возникает уверенность, что они полностью в курсе положения дел у своего шефа. Вероятнее всего, виной тому те крохи информации, которые иногда падают с господского стола кроме денежных подачек. Вероятно, все именно так и обстоит. Что же, это было мне уроком. И уроком жестоким.

В принципе, от этой встречи я ждал не так уж и многого — возможно, урежут финансирование моей новой постановки, или главный экономист, мистер Ряйконнен, потребует введения режима жесткой экономии. Что же, я готов был к таким мерам и даже подготовил некоторые предложения, которые неделю назад показал Стасику. Теперь я был уверен, что Стасик донес до руководства мою добрую волю и теперь наш разговор пойдет по встречным курсам, после чего обе эскадры — его, императорская, и моя — пиратская, разойдутся без видимых обоюдных потерь. Но действительность преподносит серьезные сюрпризы.

Во всяком случае, я должен был насторожиться хотя бы потому, как основательно Павел Константинович набивал свою трубку, что же, невнимательность к деталям часто меня подводила. Вот и сейчас, я не обратил внимания на столь важную деталь, и оказался совершенно не готовым к этому разговору.

Я направился к столику Новицкого. Тот встал и сделал мне навстречу два шага, его манеры были безупречны. Скорее всего, это не только выучка старого, брежневского времени, когда он был видным хозяйственником (даже немного слишком видным), а еще и работа современных имиджмейкеров. При этом Павел Константинович успел сделать еще одну затяжку, после чего вытащил трубку изо рта, положил ее на стол, протянул мне руку — и все это было сделано легко, изящно, на одном дыхании. Я пожал его крепкую руку. Пожатие — энергичное и крепкое. У Новицкого сильная рука, я это уловил уже давно. Он не относился ни к числу барчуков с безвольным вальяжным рукопожатием, ни к числу озабоченных системой НЛП менеджеров. Это было рукопожатие опытного и уверенного в себе человека, человека с настоящими достоинствами.

— А-а-а, дорогой Павел Алексеевич! Рад вас видеть, — он посмотрел на меня с легким прищуром, оценивая мой ответ, дабы разгадать маску, которую я нацепил на этот раз.