Золушка Forewer

Я перестаю существовать, теперь мы существуем вдвоем. Это кажется, когда еще нет, но уже да… мы безодежные и совершенно безумные, потому как безумие страсти охватило не только мужчину, но и женщину. Безумие страсти охватило не только нас, но и весь мир вокруг, безумие страсти пропитало стены, пол и потолок, страсть сочится отовсюду, приобретая неожиданные визуальные формы — быстро растущих виноградных лоз…

— Может, вина? — неожиданно говорит Мария, оторвавшись от моих губ. Я чувствую себя глупо, как-то странно предлагать вино женщине, когда ты стоишь со спущенными штанами и трусами, вы не находите? Или женщине хотеть вина, когда мужчина так откровенно хочет ее… Хотя, вероятно, у нее такие игры, кто знает? Я не знаю, я только вижу, что, впрочем, женщина тоже не совсем одета. Мари неожиданно проворно отталкивается от стены и от меня, оказывается на полу на своих двоих. Красивым и ловким движением, полным грации кошки, сбрасывает через голову остатки одежды и смотрит на меня с вызовом, мол, как я буду выходить из этого положения. Наконец я могу рассмотреть ее. Крупные, спелые груди идеальной грушевидной формы, налитые, с большими розовыми круглыми, призывно торчащими сосками, прекрасно смотрятся на ее не худеньком теле с идеально ровными ножками. У нее фигура классической греческой богини. Кажется, она только-только вышла из-под резца неподражаемого Фидия. На современный стандарт красоты Мария не тянула. Она не худосочная моделька, это уж несомненно. Чувственные губы, немного слишком чувственные и чуть более полноваты, чем необходимо, но и это им идет. Глаза. Сейчас мне кажется, что ее глаза были с особой томной поволокой, такими, какими бывают глаза беззастенчиво влюбленных женщин. Руки изящные, чуть тяжеловатые в кистях, и немного островаты в локоточках, кстати, ступни тоже чуть тяжеловаты, есть некоторая тяжесть и даже небрежность конструкции, в тоже время нельзя не признать, что Матушка-Природа потрудилась на славу. Особенно ей удались ресницы — густые, ярко выделенные тушью, они четко оттеняли глаза и создавали неожиданный эффект контраста с томным выражением глаз.

И что мне в этой ситуации делать? Стоять под ее лукавым прищуром? Запахиваться в одежду? Глупо как-то… Пришлось самому раздеваться — надо все-таки соответствовать ситуации. И в таком голом совершенно состоянии топать на кухню. Где стояла бутылка неожиданно возжеланного вина.

Вино я выбрал молдавское. Сухое Каберне восемьдесят шестого года было одним из моих самых любимых молдавских вин. Его сейчас трудно найти, помогает то, что я жил недалеко от Молдавии, и там у меня остались хорошие знакомые. Шабский винсовхоз не успели удушить во времена горбачевского сухого закона. Так что кое-что из хорошего старого вина перепадало на стол простых российских граждан.

Будучи абсолютно голым интересно рассуждать о свойствах молдавских вин это тоже какая-то несусветная чушь, но я рассуждаю о винах, потому что как только начинаю рассуждать о Марии, как становлюсь порнографически эротичным. Мое тело сразу же выдает, о ком я думаю в этот момент и что конкретно я думаю (заодно). Что делать? Можно обмануть жещину словами, но язык тела врать не будет. Ты или хочешь ее, или нет… Третьего не дано. Так вот: я ее хочу!!!

Понимая некоторую нелепость происходящего, я ведь все-таки не Апполон, мне фигурой с заметно округлившимся брюшком гордиться не стоит. Хотя нет, местами стоит или стоит… И это не может не радовать. Хотя, попробуй не отреагировать на такое тело, которое хищно смотрит на тебя огромными синими (интересно, почему синими? контактные линзы?) глазами и тихо облизывает губы, глядя, как рубиновоцветный напиток заполняет узкий бокал, который покоится в ее ладошке.

Главное, чтобы она после вина не потребовала бисквитов. Потому что у меня бисквитов нет. Ни одного. А в магазин я бежать не собираюсь.

Глава двадцать шестая Постельная

Конечно, насчет того, что у меня нету бисквитов, я врал. Я врун. Я частоврун. Имею в виду с женщиной. Имею в виду, пока не затащил ее в постель. Имею в виду, что в постели говорить правду вообще нет никакого смысла. Там надо делом заниматься, а не болтовнею болтаться. Однако, мне повезло. До бисквитов дело не дошло.

Мы занимались любовью сначала на кухне. Потом, из кухни, мне пришлось перенести Марию в спальню. И там она, и я бурно… Нет, сначала она, а потом я, а потом снова она, интересно, как у нее так получается, потом снова начал я и мы умудрились как-то вместе, впрочем, это уже слишком интимные подробности.

Думаю, к интимным и никому не интересным подробностям стоит отнести и то, чем мы занимались в ванной, когда немного отдохнули и выпили немного вина, к которому бисквиты оказались уже весьма в тему. Она предпочитала оставаться без одежды и совершенно не чувствовала себя смущенной. Что самое странное, я себя тоже не чувствовал смущенным. Я был (впервые за много-много времени) самим собой — самцом без тени эмоций и с единственной мыслей, которая вся собралась в самом низу живота, на кончике члена.