Золушка и Мафиози

— Но он овдовел меньше года назад, — протестует моя мама, и я хотела бы удивиться, если бы ее беспокоило именно это, а не возраст человека, за которого отец решил выдать меня замуж.

Однако чувство, звучащее в ее голосе, не позволяет мне этого сделать. Вместо того чтобы ужасаться тому, что я помолвлена с шестидесятилетним стариком, она разочарована тем, что ее планы на социальное восхождение только что были разрушены. Выражение лица ее мужа — самое печальное из всех, что я видела с тех пор, как вернулась в Италию. У меня сводит желудок, во рту бурлит желчь, но я отказываюсь устраивать сцену из-за того, того, о чем я уже знала, что это возможно. В нашем мире брак — это бизнес, особенно для таких бедных женщин, как я. Меня учили этому с детства. На самом деле вероятность того, что я выйду замуж за мужчину намного старше меня, всегда была гораздо выше, чем наоборот. Если бы у меня был брат, возможно, у моего сердца еще был бы шанс. Он пошел бы своей дорогой в Саграда, и наша фамилия росла бы благодаря работе, а не браку. Но поскольку я была единственным ребенком, мои чувства даже не стояли в списке вещей, которые нужно было учитывать.

— Это верно. Мужчина в его возрасте не может быть один. Кроме того, его младшая дочь еще не вышла замуж, и ей нужен кто-то, кто будет ее направлять. Марсело знает, что наша Рафаэла прекрасно справится с этой задачей. Он придет к нам на ужин на этой неделе. — Говорит мне отец, и я поджимаю губы, внешне демонстрируя безразличие, а внутри чувствую, что умираю.

Сария, младшая дочь Марсело, — моя ровесница. Мы росли вместе, ходили в одни и те же школы, вместе проходили катехизацию, конфирмацию и дебюты. Мы никогда не были подругами, потому что ее семья занимала более высокое положение, чем моя, а значит, она могла смешиваться со мной. Но я думаю, что это правило применимо только к детям, играющим вместе. Оно явно не относится к мужчинам, которые ищут жен почти на пятьдесят лет моложе себя.

Образ пухлого мужчины с торчащим носом и редкими волосами занимает мои мысли, и я делаю глубокий вдох. Нет. Я не пойду по этому пути. Пока не придется.

— Значит, мне можно смело идти на работу? — Спрашиваю я, заставляя себя произнести голос, хотя я едва слышу его за хаосом, бурлящим в моей голове.

* * *

— Черт! — жалуюсь я, но ругань заглушается звуком бьющейся об пол посуды.

Четыре тарелки. Хорошо! Очень хорошо для первого дня. Луиджия съест меня живьем. Если подумать, если бы это было в прямом смысле, может, все было бы не так плохо.

Я оглядываюсь по сторонам и делаю глубокий вдох, когда понимаю, что я одна. Я прищелкиваю языком. Все в порядке. Я опускаюсь на колени, опираясь на пятки, и начинаю собирать крупные осколки разбитой посуды, оставляя мелкие, чтобы потом убрать их веником. Осторожно, чтобы не порезаться, я подбираю их один за другим и хмыкаю, когда одинокий осколок смотрит на меня издалека, из-под кухонного стола. Стола, который служит лишь украшением, поскольку тот, кто не должен быть назван, не ест дома.

Не то чтобы я жаловалась. Слава Богу.

Я наклоняюсь ближе и протягиваю руку, чтобы дотянуться до упрямого куска мусора.

— Именно такое зрелище я ожидал увидеть, вернувшись домой после того, как одолжил тебя. — Глубокий, раздражающе знакомый голос заставляет меня закрыть глаза.

Я медленно выдыхаю, отступая назад, и сажусь на пятки, не поднимая проклятый осколок.

— Если хочешь знать? — Возмущаюсь я вслух. — Это не входит в мои обязанности.

Я встаю и, не обращая внимания на огромную фигуру позади меня, одетую в рубашку с закатанными рукавами и парадные брюки, разворачиваюсь, готовая пройти по коридору между крыльями и позвать кого-нибудь из уборщиц, чтобы они убрали беспорядок.

Убрали беспорядок, который я устроила. Быть экономкой этого засранца должно иметь какое-то преимущество, верно?

Я делаю всего три шага, прежде чем мое тело оказывается прижатым к стене. Я медленно выдыхаю через рот. Конечно, он не оставит меня в покое.

— Куда спешишь, куколка? Я только что приехал. — Спрашивает Тициано, ухмыляясь от уха до уха, очень довольный собой за то, что сумел загнать меня в угол.

Я облизываю губы, и его взгляд непристойно заинтересованно следит за моим языком. Я отказываюсь признавать, как мое тело реагирует на его внимание.

— Это тоже не входит в мои обязанности, — говорю я сквозь зубы.

Тициано поднимает руку и заправляет непокорную прядь моих волос за ухо, когда дело сделано, он не отступает. Его большой палец проводит по моей щеке, в то время как кончики пальцев другой руки проводят по моей челюсти и шее.

— Что, принцесса? Что не входит в твои обязанности?

— Приветствовать тебя дома, — отвечаю я еще более раздраженно, практически прижимаясь к стене, чтобы наши тела не соприкасались больше, чем они уже соприкасаются. — И я не твоя принцесса.