Золушка и Мафиози

— О, в этом я не сомневаюсь. Тебя не устраивает то, как я веду дела? — Нетерпеливо спрашиваю я, поворачиваясь к нему лицом.

Мой брат поднимает руки в знак капитуляции.

— Нет проблем, — говорит он, выпячивая нижнюю губу и покачивая головой из стороны в сторону. — И если он мастерски скрыл свое удивление, увидев меня здесь, то не стоит сомневаться, что он сделает то же самое со своим неодобрением. — Я просто удивлен внезапной агрессией. У тебя есть своя манера поведения, когда Витторио нет дома, но это не то.

— Сегодня мне сказали, что, когда речь идет о развитии, лучше поздно, чем никогда. Я решил прислушаться к этому совету.

— А ты не знал? — Спрашивает он через некоторое время в тишине, когда я бросаю окурок на пол и топчусь на нем. — Ты же Дон. — Вспоминает он, пожимая плечами, потому что, видимо, сегодня мой брат решил стать королем очевидности.

— Не напоминай.

— Она может исчезнуть, — предлагает он, и становится ясно, о ком он говорит. Я выдыхаю сквозь зубы: эти чертовы сплетни. Неужели он узнал об этом раньше меня? — Если она не собирается быть твоей, ей не нужно быть чьей-то еще.

— Как романтично, — насмехаюсь я.

— Я не знал, что ты романтик.

— Я не романтик.

— Так что ты собираешься делать? — Спрашивает он, скрещивая руки перед грудью, а я засовываю руки в карманы брюк.

— Кто сказал, что я собираюсь что-то делать?

— Я знаю этот взгляд. Это взгляд человека, который собирается устроить беспорядок, чтобы мне потом пришлось его убирать, — обвиняет он, и я смеюсь, сразу после этого облизывая губы.

— Она просто женщина. Не будь смешным, я могу иметь столько, сколько захочу, как захочу, где захочу, даже одновременно.

Он позволяет тишине установиться между нами, словно ожидая, что я снова заговорю. Когда этого не происходит, он поворачивается ко мне лицом.

— Ты помнишь, как ты привел ту дворнягу домой?

— Мне было десять лет, Чезаре.

— Я помню, как наш отец сказал, что не хочет, чтобы в столовой были животные, и выгнал твою дворнягу. Ты пошел искать ее ночью, но так и не нашел. — Чезаре делает драматическую паузу, от которой я закатываю глаза. — Ты потерялся. Тебя искали три дня, но так и не нашли. Мама была в отчаянии… когда ты просто появился дома…

— Меня избили, — заканчиваю я за него рассказ.

— Почему ты прятался, Тициано?

— Я заблудился.

— Почему ты прятался? — Повторяет он вопрос.

— Я заблудился, — повторяю я ответ.

— Ты никогда не терялся.

— Мне было 10 лет.

Чезаре смеется.

— Любопытно, что в тот вечер, когда ты наконец вернулся домой, умерла любимая лошадь нашего отца — внезапная болезнь, сказали ветеринары. Он был безутешен. Помнишь, что ты сказал нашему отцу, когда мама попросила нас хорошо к нему относиться, потому что он грустил?

— Я думал, ты не любишь животных, — повторил я точные слова.

— И каждый раз, когда наш отец пытался заменить эту породу, у них ничего не получалось, они таинственно исчезали или страдали от других внезапных недугов. Странно, ты не находишь? Очень странно. — Говорит он и сам же отвечает. — Особенно если учесть, что твоя собака пропала.

— Он умер, — поправляю я.

— Он не умер.

— Я сам его похоронил.

— Ага, а его брат-близнец, из того же помета, был доставлен почти за шестьдесят километров от нашего участка, на пожарную станцию, и умер от старости, спустя годы.

Так и было.

— Но Голиаф мог бы остаться, если бы наш отец не прогнал его.

— И ты хочешь сказать, что приложил столько усилий, чтобы спасти и отомстить за собаку, но ничего не сделаешь, когда у тебя крадут жену?

— Именно это я и говорю.

— Согласись, в это очень трудно поверить.

— Ты что, Чезаре, стал писателем криминальных романов? Наша мама будет гордиться. — Говорю я, отцепляясь от борта машины и подтягивая рукава рубашки чуть выше.

— Что бы ты ни надумал сделать, будь сдержан. По большому счету, на ближайшие несколько недель ты все еще Дон.

Я провожу кончиком языка по внутренней стороне щеки, а затем прикусываю ее, глядя на брата с улыбкой на лице.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

07

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

Ошарашенный взгляд подруги — маленькое облегчение посреди пыток последних дней. Габи прикусывает губу, но ее маленькая улыбка никуда не девается. Она моргает и неуловимо поворачивает лицо, ее взгляд все еще висит в воздухе, пока она ищет слова, чтобы описать пережитое, но в конце концов ее ответом становится смех.

— Я не знаю, как это описать… Греция так прекрасна, Рафа! Так… — Она качает головой из стороны в сторону. — Сюрреалистично! Иногда мне кажется, что я попала в заставку чьего-то компьютера.

Я смеюсь, а она продолжает рассказывать обо всех чудесных вещах, которые она делала в последние несколько дней. Я киваю головой в знак согласия, но проходит несколько секунд, прежде чем мои мысли улетучиваются.