Я смотрю на часы на вершине церковной башни. До колокольного звона еще полчаса. Я брожу вокруг, не обращая внимания на пристальные взгляды и сплетни, когда люди, менее занятые своими развлечениями, успевают заметить меня, и ищу Габриэллу.
Я знаю, что моя подруга, должно быть, занята тем, что позирует в качестве первой леди рядом с Доном, но я хотела ее увидеть. По крайней мере, так я говорю себе, даже когда вместо темных глаз ищу голубые радужки, а вместо женского тела — мужское, татуированное и гораздо крупнее меня. Но я все равно не могу его найти.
Я снова смотрю на часы на башне, но не прошло и пяти минут. Нервозность разъедает мой желудок, и я не знаю, что с собой делать. Сердце колотится в ушах, и я чувствую каждый его удар кончиками пальцев. Я потею.
— Рафаэла! — Удивленное восклицание моего имени выводит меня из состояния внутреннего помешательства, и я поворачиваюсь в сторону крика, который слышен даже сквозь музыку и шум толпы.
Черт возьми!
Моя мама спешит ко мне, неся поднос.
— Привет, — говорю я нехотя. Я надеялась остаться незамеченной ею.
— Ты пришла, как мило! Вот так мы и встаем на ноги, берем себя в руки и снова встаем на ноги. Пойдем, найдем чем тебе заняться, — говорит она, беря меня за руку и ведя сквозь толпу.
Я снова бросаю взгляд на башенные часы. Вздыхаю, смиряясь. Занятие рук — это, конечно, лучший способ скоротать время, нежели волноваться из-за собственного сердцебиения.
— Отец Армандо, ваше благословение, — спрашиваю я, когда мы доходим до внутренней части церкви и находим его. Мой взгляд скользит к закрытой двери ризницы.
Какой ироничный выбор Тициано. Столько раз я использовала эту комнату, чтобы исповедаться в своих грехах, а сегодня здесь я собираюсь объявить о своем решении совершить самый большой из них.
— Дитя мое, — он ласково улыбается мне, — как поживаешь? — Я пожимаю плечами, не бунтуя, но говоря, что не знаю, и получаю кивок в ответ. — Если тебе нужно будет поговорить, двери моей ризницы всегда будут открыты для тебя.
Хорошо, отец Армандо. Возможно, вам следует быть осторожнее в своих словах…
— Спасибо, отец.
— Я рад, что ты пришла.
— Конечно, она пришла бы — моя мама тоже участвует. — Рафаэла обожает праздник Святой Санты. Она бы ни за что не пропустила его.
Я улыбаюсь и киваю, потому что что еще я могу сделать?
— Вот. — Мама сует мне в руки корзину с цветами. — Отнеси это в киоск Мартины, он рядом с фонтаном. У нее закончились свои.
Я качаю головой, все еще с натянутой улыбкой на лице. Я киваю священнику, и он отпускает меня.
Выхожу из церкви и возвращаюсь в толпу.
Я смотрю из стороны в сторону, как будто решение моих проблем должно волшебным образом выскочить из стен крошечной кладовки.
Я стучу в дверь, но из-за музыки, звучащей снаружи, меня никто не слышит. Я не могу в это поверить. Я не верю. Если я права, то в любой момент раздастся колокольный звон и… Мои мысли прерывает звон. А затем и праздничные возгласы, которые последовали за ним.
По традиции в день праздника Святой в 21.02 звонят в колокол и восемнадцать раз кричат "Viva!", приветствуя ее.
Я смеюсь от отвращения, потому что, конечно же, мне будет отказано и в этом. Мой ангел-хранитель определенно алкоголик. Музыка играет снова, после того как почести отданы Санте, и я вздыхаю. Я наклоняюсь, чтобы присесть на груду мешков с сахаром, и тут дверь внезапно распахивается, сильно ударяя меня по лбу.
Удар достаточно резок, чтобы у меня закружилась голова, но не настолько силен, чтобы причинить боль.
Я моргаю на Марию, которая смотрит на меня, нахмурившись, с вопросом
— Что ты здесь делаешь?
— Я застряла, спасибо, — это единственное, что я говорю, прежде чем буквально убежать.
Ради святого! Плач Беллы из-за того, что Эдвард не захотел заниматься с ней сексом, кажется легким и спокойным, по сравнению со мной. Но кого это волнует?
Коридоры церкви пусты, так что добраться до храма легко, и это заставляет меня замедлиться. Меньше всего мне нужно привлекать внимание к тому, куда я иду.
Я медленно и задыхаясь, как можно более рассеянно иду вдоль церкви, проводя пальцами по скамьям, пока не дохожу до алтаря. Музыка заглушается грохотом моего собственного сердца, когда я прохожу половину пути к алтарю, и в моей голове нет ничего, кроме предвкушения и даже страха.