— С какого такого перепугу? — недовольно спросил худощавый Семак.
— Наше дело телячье, — глубокомысленно заметил Саныч. — Обоссался — и стой. Правильно, колонель?
— Телячье не телячье, но уже, похоже, не наше, — ответил старший.
Пока автомобиль, как бегемот, ворочался в грязи, глухо взревывая в попытках изменить курс на противоположный, все трое смотрели на экран. Старший не спешил выполнять приказ прекратить наблюдение, и все было видно как на ладони. Недавно совершивший посадку вертолет вновь взмыл в воздух и, закладывая вираж, начал набирать высоту — ему определенно тоже дали отбой. Черный джип продолжал стоять на перекрестке. А со стороны платформы «Московское море» шел по просеке какой-то человек — наверное, это возвращался домой, сойдя с электрички, кто-то из местных или бродил грибник-ягодник. Просека кончалась метрах в шестистах от того места, где затаился неизвестный объект.
«Наше дело не рожать…» — подумал «колонель».
И сказал:
— Всё, вырубаем. И до дому, до хаты.
10
Смена декораций вновь, как и на равнине, произошла мгновенно, и Гридина, вероятно, спасло только то, что он в этот момент не шел, а стоял на месте. Иначе наверняка бы сверзился в затянутые серой пеленой глубины. Опять зона демонстрировала ему эффект кинопленки с вырезанными кадрами.
И, между прочим, дева-сирена так и промолчала. Не успела среагировать на опасность.
Гридин озадаченно уставился на неожиданное препятствие. Перед ним был ров. Он тянулся вдоль пустынной улицы влево и вправо, насколько хватало глаз. Можно было подумать, что тут меняли водопроводные трубы, — но только какого же диаметра эти трубы, если ширина рва составляла метров двадцать, не меньше? Противоположный край рва подступал под самые дома, так что кое-где виднелись бетонные плиты фундамента. Казалось, что стенки рва покрыты ледяной коркой или глазурью. Неизвестно, насколько он был глубок — метрах в десяти — двенадцати ниже уровня тротуара застыла ровная поверхность какой-то однообразной серой субстанции, почему-то вызвавшей у Гридина ассоциации с холодцом, — но этого явно хватало для того, чтобы распрощаться с мыслью о возможности переправы. Крыльев у Гридина не было, моторчика и пропеллера, как у Карлсона, тоже, а прыжкам, даже с очень хорошего разбега, на двадцать метров его почему-то не научили.
Направиться в обход? А если ров опоясывает город, не позволяя добраться до того места, откуда подмигивал лучик? Раздобыть где-то веревку и спуститься? А как потом выбраться наверх?
Гридин передернул плечами и оглянулся. Ни многоэтажек, ни школы с футбольным полем, ни того гаража сзади не оказалось. И голема-медведя тоже. За спиной была равнина, упиравшаяся в странно близкий горизонт — словно кто-то взял да и стиснул пространство. Псевдосолнце висело на прежнем месте, и в слабом его свете багровел одинокий сфинкс — предок каких-то белых ворон.
«Думай, Гера, думай, — сказал себе Гридин. — Думай, голова, — картуз куплю…»
Продолжая держать в руке пистолет, он отошел к невзрачному газону. Присел на корточки, прислонился спиной к дереву неопределенной породы и обвел взглядом утесы возвышающихся на другой стороне рва многоэтажек. На балконах висело разнообразное белье. Вокруг было тихо и безлюдно.
Выходило, что это не кадры исчезают из кинопленки, а меняется само окружающее. Просто исчезают куски пространства. Он ведь не сделал ни шага, он стоял возле сфинкса и собирался стрелять в глиняного — и сразу же очутился здесь, напротив многоэтажек, которые он уже видел от гаража, у этого рва, за сотню метров от скульптуры. И куда может занести его в следующий раз?
Герман невольно поежился и заставил себя не думать об этом. Правила здесь устанавливал не он, и не в его силах было как-то повлиять на процесс. Оставалось надеяться на удачу. С удачей он вроде бы всегда ладил… Хотя кто знает? Может, и у нее есть лимит.
«Заткнись!» — посоветовал он себе.
В конце концов, на каждого из живущих на земле мог в любой момент грохнуться метеорит. Так что — всю жизнь только и думать об этом?
Живущих на земле…
Гридин усмехнулся, хотя немногочисленный отряд мурашек с холодными лапками все-таки пробежался по спине.
Он представил, как Скорпион, пряча злобную ухмылку Сальери, подсыпает ему яд в стакан с коньяком. А шаман Николай в это время отвлекает жертву разговорами о тонкостях камлания и описаниями верхнего и нижнего миров, куда дух шамана может чуть ли не запросто совершать полеты. Или: Николай, накурившись и выпив водки, как это принято у шаманов тунгусо-манчжурских народов, начинает плясать, колотя в бубен. А Скорпион неслышно подходит сзади к своему боевому товарищу Герману Гридину и хладнокровно стреляет в затылок. «В руке не дрогнул пистолет…»
Чепуха! Чушь собачья.
И почему там постоянно отирался шаман? Николай и Скорпион — прямо «сладкая парочка». Ну да, психологически настраивал, обучал психотехникам… И где же эти психотехники?