Зона бабочки

Закончивший свое земное существование человек направлялся в сопровождении бога Анубиса к Великому Чертогу Двух Истин — залу суда в загробном мире, где должна была состояться психостасия — загробный суд богов. После долгого тщательного допроса происходило взвешивание сердца покойного на весах Истины; противовесом служило страусовое перо богини Маат. Птицеголовый бог Тот, «властелин письменности», записывал результат измерений и приговор богов. А далее покойник шел на аудиенцию к владыке подземного мира Осирису — и отправлялся в место вечного блаженства, Поля Иалу, то бишь Поля Камыша. Или же его сердце отдавалось на съедение страшной богине-пожирательнице Амт, той самой, с пастью крокодила…

Что-то в этом духе.

Атмосфера в зале была какая-то напряженная, как перед казнью, и Гридин подумал, что, покончив с этим заданием, обязательно попросит двойной отпуск. Даже не попросит — потребует. Ввиду расшатанности психики. Эти загробные мотивы изрядно таки действовали на нервы.

Всплывали, проявлялись архетипы в разных обертках, то ли сами по себе, то ли под чьим-то чутким руководством. Отвлекая от выполнения задачи. Тут — Осирис, а в тибетской книге — Владыка мертвых Шиндже… Тут — весы, а там — черные и белые камешки, воплощающие злые и добрые дела умерших… Тут — богиня Амт, а там — демон, который отрежет голову, вынет сердце, высосет мозг, выпьет кровь, съест плоть, сгрызет кости… Только египтяне, как говорил один знакомый голем, считали загробный мир таким же реальным, как и земной, а тибетцы таким же иллюзорным, как земной…

Иллюзорным…

Но ведь не забавы же ради Скорпион подсказал, что идти надо именно сюда!

Не забавы ради — а ради чего? Или он, Гридин, сбился с пути, проскочил нужный поворот, пропавший вместе с вырезанным куском кинопленки?

— Ну, что, пришелец, давай сердце, — будничным тоном сказал бог-шакал, покручивая в пальцах страусовое перо богини справедливости Маат. — Будем взвешивать.

Словно торговец картошкой на рынке, которому уже все по барабану: лишь бы побыстрее покончить с делами и хряпнуть водочки.

Прежде, чем он договорил, Гридин отскочил к стене, чтобы оказаться подальше от сопровождающего, и уже понимая: что-то не так. Птицеголовый Тот повернулся к нему, а из неясной толпы донеслось:

— Пути назад нет, пришелец.

Гридин уже понял, в чем дело: в его руке теперь не было пистолета. И в куртке тоже не было. И на каменном полу. Может, «глок» перекочевал в руки Осириса?

— На загробный суд с оружием не ходят, — назидательно сказали из толпы. — Нельзя стоять с оружием пред Великой и Малой Эннеадой[20].

Что такое Эннеада, как Великая, так и Малая, Гридин не помнил. Или и вовсе не знал.

Анубис, оскалив шакалью пасть, шагнул к нему, продолжая помахивать пером, и Герман отступил еще на шаг, соображая, что делать дальше.

Но дальше делать ничего не пришлось, потому что сделали за него. Произошло вокруг него скоротечное перемещение чего-то темного — и Гридин очутился в полнейшем мраке.

Чуть позже, исследовав окружающее, он убедился в том, что каким-то образом оказался заключенным в подобие тесного каменного «мешка». Ширина «мешка» не позволяла даже полностью расставить руки, а в длину он был не более двух шагов. Как образовалось это малогабаритное узилище, было непонятно, да и не суть важно: главное — темница была отнюдь не иллюзорной, а вполне реальной, с прочными, совершенно неподдающимися стенами. Гридину удалось, упираясь ногами в одну стену, а спиной в другую, по-альпинистски подняться метра на три вверх — чтобы нащупать рукой такой же прочный потолок. Пришлось констатировать: его не только обезоружили неизвестно как, но и неизвестно как замуровали.

Впрочем, если он имел дело с настоящими древнеегипетскими богами, то для них проделать такое — наверное, раз плюнуть… Хотя, даже при допущении, что эти боги и существовали когда-то, они должны были давным-давно удалиться из мира в те самые Поля Иалу, куда постепенно переселился и весь создавший их народ.

«Замуровали, демоны…» — невесело усмехнулся Гридин.

Клаустрофобией Герман не страдал, но осознание того, что он пребывает в тесном замкнутом темном пространстве, положительных эмоций отнюдь не добавляло. Хотя и к такому он был тоже готов — тренировали их, как первых космонавтов. Главное — его лишили возможности продвигаться к цели, его изолировали, не позволяя выполнять задание. Добились того, чего хотели…

Кто добился? Кто ему противостоит? Сама зона?

Эти вопросы были неуместными.

А сирена, однако, опять промолчала. А почему? Правильно — потому что жизни его ничего не угрожало. Никто не собирался его убивать. Его просто вывели из игры, и будут держать здесь, взаперти, до тех пор, пока цель не исчезнет. Вот тогда его отпустят на все четыре стороны, и он будет иметь удовольствие посмотреть в глаза Станиславу Карпухину. И послушать, что скажет Станислав Карпухин о профессиональной пригодности Германа Гридина, Командора драного…

«Ничто не вечно, кроме позора» — так, кажется, говорил классик Веничка Ерофеев…