Сто лет назад мы с Леоном и Денисом сидели на крыше сарая в том районе, который стал теперь частным, и смотрели, как плывут по Волге баржи. И тогда брат вот так же затянул, только другую песню – «Yellow Submarine». Леон любил петь. Он перевёл нам текст и рассказал, что учительница английского, к которой мама водила его три раза в неделю, заставляет тренировать произношение на песнях «Битлз»… И конечно, мы влюбились в эту мелодию. Выучили «Жёлтую подводную лодку» и потом горланили уже втроём. Произношение у нас было ужасное, – из-за этого, кстати, я в первый раз провалилась в аспирантуру, – но нам безумно нравилось, мы постоянно включали магнитофон и скоро знали песню наизусть… Денис и Леон были старше, но с моих теперешних лет они кажутся мне мальчишками, – Леон с его художкой и английским и внимательным взглядом на взрослых женщин; Денис с вечно обгрызенными ногтями, с комиксами про суперменов, воображающий себя самым крутым в обществе супергероев, и я – младшая, коротко стриженная, смешная…
Перед моими глазами прошли все эти годы; наши дома и тот сарай, которые уже давно снесены… Да. Того времени, когда жизнь кажется лёгкой и простой, как она иногда умеет казаться, больше не будет никогда. И тот же самый, но в то же время совсем другой Леон сегодня поёт мне другую песню… И от этого понимания мне стало совсем легко. Я посмотрела на брата; возможно, он хотел сказать мне именно это…
Возможно.
Когда Леон допел и наконец замолчал, я спросила:
– Что это?
– Сия. Chandelier, – ответил Леон, не открывая глаз.
– Сия. Лампа, – перевела я. – Кто такая Сия?
– Австралийская Земфира, – ответил мой брат. – Послушай, тебе понравится. Найди в Интернете… Как ты думаешь, она это сделала нарочно?
– Нет. Я уверена, что это вышло случайно… Конечно, у Ники было достаточно поводов, чтобы избавиться от Николая: квартира, Арсений… Но, повторяю, я уверена, она это не спланировала, воспользовавшись подходящим случаем… Нет, нет. Это нечаянно вышло… Единственное, что не даёт мне покоя: она что-то хотела мне рассказать, когда сбежала от Николая. Ника не просто так приходила ко мне, у неё было для меня что-то важное. Но она передумала. По каким-то соображениям решила сначала признаться во всём мужу, а потом уже рассказать мне…
– Что это может быть?
– Ума не приложу. У нас с Никой ни одного общего дела… И не было никогда.
– Может быть, это она подстроила свидание Дениса с Ларисой? Знакомство? Ту самую ночь? И вот, хотела покаяться, – предположил Леон.
Я засмеялась.
– Нет, что ты!
– Да уж, фантазия, – задумчиво проговорил Леон. – Хотя женщины – они, знаешь… И ты промолчала! Ничего не сказала мне!
– С меня взяли подписку.
– Что такое подписка?! Мне! Мне ты должна была…
Он недоговорил: пропикал телефон. По его лицу я поняла, что это смс от Софьи. Леон мгновенно переменился. Быстро посмотрел на часы и скомандовал:
– Собирайся. Я обещал привезти подарки, а сам даже платка носового не купил…
Он быстро набрал ответное сообщение и приказал:
– Всё! Больше о Нике – ни слова. Я еду домой, и никаких явок к следователю. Свидетелей и без меня хватает, я недоступен… Нике, я уверен, дадут «условно», но ты держи меня в курсе.
– А ты, – он подошёл ко мне и обнял за плечи, – ты скоро перестанешь хандрить. Я вижу это по твоим глазам… Я чувствую, что совсем скоро мы будем пить шампанское по какому-нибудь радостному – твоему – поводу… Мы будем качаться на люстре, сестрёнка!
Потом мы бегали по магазинам, скупая нарядные безделушки, льняные скатерти и вышитые полотенца. Ни об Арсении, ни о Нике, ни обо мне больше не говорили.
Запыхавшаяся, я проводила брата на вокзал.
– Слушай, а что, если тебе махнуть со мной прямо сейчас? – спросил Леон, когда до отправления поезда оставалось полчаса. – У тебя ж ещё отпуск? Развлечёшься…
Я улыбнулась, и он поцеловал меня в щёку; как-то быстро подошёл поезд. Вместе с другими провожающими я шла рядом с составом и махала рукой, а Леон в окне строил гримасы, и вид у него был беззаботный и на удивление мальчишеский.
По дороге с вокзала я купила свежий номер журнала с биографиями известных людей, и ещё два – уценённых. С журналами в сумке вышла на три остановки раньше и пошла к дому дорогой, по которой давно не ходила. Всё это время я чувствовала в душе необъяснимую лёгкость, мне было светло и хорошо, будто я сидела в тёмном чулане и, наконец, вышла на свежий воздух. Я боялась потерять это состояние. Хотелось обжиться в нём, и я чувствовала, что грядут изменения к лучшему.
Всё было так же, как и прежде, кроме одного: так легко и радостно мне уже давно, давно не было, а это значило, что Леон не ошибся: во мне что-то изменилось.