Эту программу Севидж-Рамбо решила осуществить, приступив к воспитанию двух юных самцов шимпанзе, Остина и Шермана. Опыты, проведенные с ними в пять этапов, показали, что шимпанзе, содержащимся в неволе, и в самом деле можно искусственно навязать такой способ действий, который, по признанию самой Севидж-Рамбо, во многом напоминает «примитивную коммуникацию» умственно отсталых детей. Одна из важных особенностей этого типа коммуникации состоит в том, что в высказываниях здесь преобладает императив (то есть обращенные к другим требования «говорящего» дать что-то, либо сделать для него нечто, в чем он нуждается). При развитых формах коммуникации, осуществляемых психически здоровыми детьми и взрослыми людьми, главное место занимают высказывания декларативного типа, цель которых – привлечь внимание собеседника к тому, что делает сам отправитель сообщения, либо к событиям, происходящим вокруг.
В том же третьем издании книги я коснулся более поздних опытов Севидж-Рамбо с индивидами другого вида человекообразных обезьян – карликового шимпанзе, или бонобо. Первым таким подопечным Севидж-Рамбо стал самец по имени Канзи, родившийся в исследовательском центре имени Иеркса осенью 1980 г. Именно он и его родичи стали источником новых сенсационных сообщений в прессе, вроде упомянутой выше статьи супругов Ефремовых. Если Остина и Шермана не удалось, вопреки всем усилиям, обучить пониманию разговорного языка, то Канзи и его сестра Мулика неожиданно оказались способными к этому. Они уловили связь между словами и элементами реального мира (предметами, действиями, индивидами), которые эти слова обозначают. Но узнать обо всем этом в подробностях читатель сможет из текста самой книги.
Миф о «языке дельфинов» и попытки доказать, что человекообразных обезьян можно научить полноценно оперировать знаками-символами, долгое время оставались оплотом представлений об отсутствии качественной уникальности человека как единственного носителя языка в строгом смысле этого слова. Третьим опорным пунктом этих заблуждении можно считать идею немецкого физиолога Карла фон Фриша о существовании у медоносной пчелы так называемого «языка танцев».
Суть ее в следующем. Движения пчелы, возвратившейся в улей с взятком, рассматриваются как
Работы, в которых Фриш доказывал справедливость этих представлений, были удостоены в 1973 г. Нобелевской премии. Эта его «гипотеза», которая, как оказалось позже, совершенно не подкреплена строгими фактами, была принята на веру тогдашним сообществом этологов и сразу же превратилась в неопровержимую догму. Этому во многом способствовали ярые приверженцы редукционистской теории Гамильтона, о которых я упоминал выше. Я имею в виду Е. О. Уилсона и вездесущего Р. Докинза.
Незадолго до того, как я приступил к написанию своей книги, мне в руки попалась статья американского ученого Адриана Веннера, опубликованная в 1974 г. В ней он описывал многочисленные эксперименты, поставленные им и несколькими его единомышленниками, и, опираясь на полученные результаты, доказывал, что «теория» Фриша не имеет ничего общего с действительным положением вещей.