Зоопарк на краю света

Видя, что дело приняло худой оборот, преподобный Кэрроуэй поспешно выступил вперед, загородил собой клетку и сердито спросил, на каком основании чиновник решил устроить расправу. Поднять руку на иностранца чиновник побаивался; насупившись, он заявил, что лев опасен и уж где-где, а в Чэндэской управе оставаться без присмотра никак не может, а значит, с ним нужно незамедлительно покончить.

После этих слов свита ринулась оттаскивать преподобного от клетки. Положение становилось все безнадежнее. Старина Би подскочил к чиновнику и зашептал:

– Вы только подумайте: «Сад десяти тысяч зверей» – любимая забава вдовствующей императрицы, а он вот так просто взял и забрал оттуда животных, повез их в Чифэн. Видать, этот священник – не последний человек в столице. Если дойдет до суда, ничего хорошего не жди.

Эта полуправда-полуложь слегка остудила чиновничий гнев. Однако, чувствуя себя оскорбленным, чиновник потребовал заплатить за сломанную трубку, а еще велел кучерам оставаться за городской стеной и не въезжать в Чэндэ.

Запрет на въезд означал, что ни люди, ни звери не смогут как следует отдохнуть, да и пополнить запасы еды и питья будет непросто. Но на лучшее рассчитывать не приходилось. Преподобный Кэрроуэй забрал у чиновника таможенный документ с печатью, после чего миссионерский обоз торопливо покинул город. Животные до поры до времени притихли, а вот кучера, напротив, взбунтовались и громко жаловались, что им не дают перевести дух в этот знойный день.

Когда обоз угрюмо прогромыхал через темную арку в городской стене, преподобный Кэрроуэй спросил старину Би, как быть – не лучше ли попросту вернуться на тракт и продолжить путь на север. Старина Би посоветовал ему не спешить: и люди, и животные заслужили денек отдыха. Рядом с Чэндэ, заявил старина Би, есть одно неплохое местечко, пусть преподобный ему доверится.

Дорога от Чэндэ представляла собой смесь утоптанного желтозема и гравия с щедрым вкраплением соломы и была куда крепче южного, «столичного» тракта. Поскрипывая колесами, телеги уверенно двинулись по ней вдоль громадных темно-серых стен управы, сделали полукруг и повернули на северо-запад. Когда обоз оставил позади угловую башню, глазам преподобного Кэрроуэя открылся поистине величественный вид.

Впереди возвышалась гигантская дамба из серого камня – с мощными креплениями, семиярусная, каменные блоки сцеплены известью; узкая, длинная, непоколебимая. Мчались вдаль непокорные волны широкой, извилистой, могучей реки. Когда приходит зима, полноводная Улехэ, сказал старина Би, не покрывается льдом, а наоборот, пышет жаром, оттого чэндэсцы зовут ее Жэхэ, «Горячей рекой».

Неподалеку от Чэндэ речное русло круто изгибалось. В дождливые летние месяцы Улехэ грозилась выйти из берегов и разлиться по городу. Но дамба, растянувшись на двенадцать ли, от Шицзыгоу на севере до Шадицзуя на юге, прятала Чэндэ в уголок, лежала на пути Улехэ, точно исполинская каменная змея, и защищала управу от водных посягательств. Дамба не только подарила спокойствие Чэндэской управе, но и сослужила добрую службу речному прибрежью.

В восточной части дамбы находился шлюз для отвода городских стоков. Река тут была неглубокой, к берегу прибивало ил и песок, и со временем у шлюза образовалась поросшая тростником отмель.

Она отлично годилась для стоянки: место ровное, тракт близко, набирать воду сподручно. Торговцы, которым неохота было тратиться на чэндэские постоялые дворы, сворачивали к шлюзу и разбивали лагерь здесь, на Чжумаши – «Привальной отмели». Старина Би однажды ночевал на Чжумаши и хорошенько ее запомнил.

Как только обоз выехал на отмель, старина Би свистнул, кучера остановили лошадей, распрягли их и погнали к реке утолить жажду. Поразмыслив, преподобный подвел Счастливицу к самому краю отмели и сделал знак, чтобы слониха шагнула в реку.

Счастливица попятилась: ее пугал рев шлюза. Она никак не могла взять в толк, зачем преподобный тянет ее в эту страшную воду. Преподобный и не думал торопить свою подопечную; сперва он вошел в реку сам, уверенно и решительно, и встал там, где вода была ему по колено. Затем он обернулся к Счастливице и поманил ее рукой, как ласковый отец манит к себе собственного ребенка.

Под ободряющие восклицания преподобного Счастливица робко двинулась вперед. Она осторожно сунула ногу в реку, отчего по воде пошли пузыри, и тут же боязливо ее отдернула. Вскоре она повторила попытку. На сей раз она опустила толстую ногу как следует, до дна, так, что на поверхность всплыли, кружась, водоросли с илом, а воздухе мелькнула потревоженная рыбешка.

Медленно переступая, Счастливица шла к середине Улехэ, все глубже погружаясь в чистую воду, пока не скрылась в ней наполовину. Это было ей внове; порой в зоопарке смотритель окатывал слониху колодезной водой из лохани, вот и все купание – в Пекине ей никогда не выпадало случая от души порезвиться в речке или пруду.