Между тем Зорге, прекрасно понимая, в каком сложном положении он находился все эти три года и как много людей могут если не знать о его второй, тайной жизни, то догадываться о ней, долгое время опасался возможности «засвечивания» шанхайского следа. Макс Клаузен считал, что причиной волнений шефа могла быть неудачная попытка вербовки майора Вальтера Хартмана – одного из германских военных специалистов из списка Зорге, служившего советником при Генштабе Нанкинской армии. Но затем, по словам того же Клаузена, Хартман и Зорге, которые при первой встрече едва не убили друг друга, сдружились, и в дальнейшем немецкий майор стал не агентом, но невольным информатором советского разведчика.
Другим возможным источником опасности для «Рамзая» могли стать люди из окружения атамана Семенова: барон Жирар де Сукантон и капитан Мёлленхоф. Оба они искренне и пылко ненавидели Советский Союз и всех, кто мог быть с ним связан. Именно поэтому маска кутилы на лице коммуниста Зорге, которую с таким упоением и явно через край воспевал в своих мемуарах Мёлленхоф, и была столь ярка и вызывающа, чтобы даже тени мысли не допустить о том, что у этого человека может быть что-то общее с левыми. Очень точно по этому поводу писал много позже Яков Григорьевич Бронин (Я. Горев; настоящее имя – Янкель Гиршевич Лихтенштейн), сменивший «Рамзая» на посту резидента Четвертого управления в Шанхае и хорошо знавший об обвинениях разведчика в разнузданном образе жизни: «Все поведение Зорге было строго продумано. Он никогда не переигрывал. Его поведение было естественным, непринужденным – под стать уверенному в себе фашисту»[255]
. Несмотря на то что у Бронина речь шла о поведении Зорге в Японии (отсюда «уверенный в себе фашист»), писать-то он мог только о гораздо более раннем периоде: он не только лично знал Зорге, но и, прибыв в Шанхай, конечно, очень много слышал о своем предшественнике. Впрочем, как мы еще убедимся, у Бронина было два не связанных между собой представления о Зорге: образца 1933 и 1964 года.Наконец все, кому это было интересно в Шанхае, знали о связях Зорге с Агнес Смедли и другими яркими фигурами из числа левых. Но точно так же белый Шанхай был и в курсе того, что Зорге – друг германских военных советников и инструкторов, желанный гость в профашистском Русском клубе Шанхая и в окружении атамана Семенова, которого никак не заподозришь в симпатии большевикам. А то, что он знаком с красными, так ничего не поделаешь: доктор Зорге – журналист, блестящий знаток Китая во всех его проявлениях, а нельзя стать профессионалом, лишь читая газеты и переписывая в свои статьи сводки новостей, приходится общаться и с правыми, и с левыми.
Так что наибольшая опасность все-таки грозила «Рамзаю» со стороны «китайских товарищей», то есть представителей компартии Китая, среди которых провал следовал за провалом, и связанных с ними представителей Коминтерна. Только за октябрь – ноябрь 1932 года в Шанхае было произведено около двухсот арестов коммунистов, многие из которых могли навести на след «связей» столь непозволительно тесно контактировавшей с ними резидентуры военной разведки. Дело «Нуленса», в котором «Рамзай» принял запрещенное, но такое деятельное участие, только чудом не приняло для резидента и его помощников форму катастрофы. В январе 1932 года французская полиция и английская контрразведка зафиксировали контакты Зорге с немцем Освальдом Дёницем, который на самом деле являлся агентом Коминтерна Карлом Лессе («Малей»). Дёниц был расшифрован, и подозрение в причастности к деятельности Коминтерна падало на все его контакты, в том числе и на Зорге.
18 мая 1933 года англичане подготовили отличную справку на нашего героя, позволяющую сегодня представить, как выглядела его жизнь со стороны, и это был не взгляд Мёлленхофа, затуманенный блестящей актерской игрой его «друга», не взгляд Бронина, менявшего маски в соответствии с линией партии, а точкой зрения беспристрастных агентов полиции: «Рихард Зорге, доктор философии (очевидная ошибка перевода: не доктор философии, а
14 января 1930 г. он арендовал почтовый ящик № 1062, указав при этом фамилию Вейнгарта, проживающего в гостинице “Анкор” на Seward Road. Проверка Вейнгарта показала, что он выбыл из гостиницы “Анкор” 10 февраля 1930 г. в неизвестном направлении.