Зорге

Прибыв в Токио, Клаузен около двух месяцев осматривался, а затем приступил к легализации – довольно хаотично, но в целом успешно. Вступив в соглашение со случайно подвернувшимся японским бизнесменом, он занялся торговлей дождевыми плащами и жемчугом, а с 1936 года вместе с подозрительным, но предприимчивым немцем Ферстером (с ним потом пришлось судиться, чтобы вернуть вложенные деньги) взялся за авторемонт. Лишь в 1937-м, на третьем году пребывания в стране, Клаузену удалось открыть собственное первое коммерчески успешное предприятие: он начал производство немецких копировальных аппаратов, и к 1939 году на советского радиста, ставшего японским бизнесменом германского происхождения, работали уже 18 человек. Причем офис компании располагался у станции Симбаси, как раз там, где позже он встречался с Зайцевым и Будкевичем, а фабрика – в Адзабу, рядом с домом.

У Клаузена были собственные, довольно оригинальные мысли по поводу легализации (в которой он, несомненно, добился больших успехов) и конспирации. Идеи радиста сводились к тому, чтобы скрываться не скрываясь. «Некоторые говорят, что мы должны лучше прятаться от полиции, – писал он потом. – Это ошибочная точка зрения. Нужно показываться как можно чаще. Полиция не столько следит за мною лично, сколько за людьми, с которыми я имею связи… С этими людьми следует говорить о деле и личных интересах, но не о политике… полиция никогда не поверит, что торговец может интересоваться политикой.

В качестве крыши удобно иметь такое дело, которое трудно контролируется полицией. Но если она может контролировать его, то она должна видеть, что доходов от дела хватает на жизнь…» И, оценивая сегодня легальную деятельность Клаузена, надо отметить, что Центр не только не оказывал ему материальной помощи, но и вообще слабо себе представлял, чем тот занимается[629].

Доводя свою теорию до абсолюта, Макс в качестве домашней прислуги нанял племянника инспектора полиции, который проработал у него три года и в своих донесениях (ибо, конечно, сам являлся полицейским агентом), неизменно хорошо отзывался о хозяине. Это был действительно нестандартный шаг, много говорящий о личности самого Клаузена, в натуре которого загадочным образом уживались типичный немецкий бюргер, склонный к покою и неге, и искатель приключений, способный шесть лет проработать с необыкновенно высокой эффективностью под носом у японской контрразведки. Это последнее и роднило его с Зорге – ученым и разведчиком самого высокого уровня.

Работая над легализацией (а по легенде, Анна Клаузен была родом из финской деревни), жена радиста тоже добилась больших успехов. Ее хорошо принимали в немецкой колонии в Токио. Как и ее муж, она имела своеобразные взгляды на конспирацию и даже завела в доме в центре Токио… кур. Корм для них она покупала в лавочке и носила в своеобразной японской сумке – фуросики (большом платке, связанном узлами). Так как рацию (а она была довольно большого размера) для каждой передачи старались переносить на новое место, Анна упаковывала в фуросики детали радиопередатчика и доставляла их на новую точку: «Было и так, что однажды я встретилась, имея при себе драгоценный узел, с полицейским в не совсем подходящем мне районе. Я ему сказала, что купила корм для кур, который у меня действительно был поверх коробок. Я придерживалась такого правила: держаться проще, свободнее и открыто, не прячась от людей. Когда я, бывало, иду с чемоданчиком, то зайду в одну лавочку, в другую, что-нибудь куплю из продуктов, поставлю чемоданчик на пол, а что купила, положу сверху и прохожу мимо полицейских, а то и подойду спросить их что-либо. Я же знала, что полицейские ищут тех, кто прячется»[630]. Подобным же образом она перевозила в Шанхай микропленки, упаковывая их на дно банок из-под печенья и даже засовывая «патронташем» за резинки чулок, которые были на ней. Это была чрезвычайно рискованная работа, и сегодня мы не можем не восхищаться мужеством Анны Клаузен.