Зорге

Лишь 24 сентября «больные» узнали, что теперь их фамилия Рюгг, и после этого стало возможным начать в прессе давно запланированную кампанию протеста против их ареста[199]. Дополнительной пикантности ситуации придал факт создания в это время в Шанхае «Комитета в защиту супругов Нуленс». Автором и вдохновителем идеи стала вездесущая Агнес Смедли. В момент создания организации она еще не знала, что «Нуленсы» теперь «Рюгги», а когда узнала, то это не смутило ни ее, ни других американских журналистов, с радостью взявшихся писать о «произволе» нанкинских властей, ни даже Сун Цинлин, которая снова вступила в игру и вошла в состав комитета. По их версии, арестованный был секретарем полулегально действовавшего профсоюза и боролся за права китайских (?) трудящихся в Шанхае. Смедли писала: «Как мы уже установили, в Китае все конфликты разрешаются с помощью убийства – либо китайцев, либо иностранцев… Китайские военные власти арестовали супружескую чету, предъявив ей обвинение в принадлежности к Коммунистической партии. Супруги являлись сотрудниками Всетихоокеанского объединения профсоюзов – полулегальной организации в Азии. Супруги предстали перед тайным судом военного трибунала. В иностранной прессе все чаще зазвучали голоса протеста. В защиту арестованных выступила и супруга Сунь Ятсена, однако, согласно неподтвержденным пока сведениям, ее протест мог оказаться запоздалым»[200]. Несмотря на очевидную с нынешней точки зрения нелепость сложившейся ситуации, созданный Смедли комитет получил мощную поддержку со стороны мировых знаменитостей, всегда готовых кого-нибудь от кого-нибудь защищать, особенно если «нарушение прав человека» происходит не у них дома. К инициативе неистовой Агнес подключились Альберт Эйнштейн, Теодор Драйзер, Максим Горький, Леон Фейхтвангер, Анри Барбюс и Арнольд Цвейг.

19 октября, через десять дней после заявления Смедли о причастности «Нуленсов» к профсоюзной деятельности, над ними состоялся суд. Яков Рудник был приговорен к смерти, а Татьяна Моисеенко – к пожизненной каторге. Немецкий адвокат Фишер, прибывший за счет Коминтерна в Китай (ему заплатили две тысячи «амов»), заявил, что у дела «хорошие перспективы», «больные» чувствуют себя неплохо и содержатся в облегченных условиях. Наконец, начала работать и новая швейцарская легенда: заместитель начальника шанхайской полиции Пэт Гивинс, одновременно представлявший в Шанхае английскую контрразведку, получил подтверждение, что арестованные действительно являются швейцарской четой «Рюгг»[201]. Оправдались и надежды на Сун Цинлин: на встрече с Чан Кайши и его женой, которая доводилась Цинлин сестрой, вдова Сунь Ятсена предложила обменять «Нуленсов» на своего племянника и сына Чана – Цзян Цзинго[202]. Юноша, уехавший в 1925 году учиться в Москву, стал в Советском Союзе «Николаем Елизаровым», под влиянием коммунистической пропаганды отказался от своего отца, назвав его «…кровавой собакой черной китайской реакции» (так же он охарактеризовал и своего тестя – маршала Фэн Юйсяна), окончил Военно-политическую академию в Ленинграде, но работал председателем колхоза в Рязанской области… Цзинго был единственным сыном Чан Кайши, тот искренне любил его, несмотря на предательство, и мечтал о воссоединении семьи.

Сун Цинлин запросила для ведения тайных переговоров в Китае опытного и облеченного доверием переговорщика: заместителя наркома иностранных дел СССР Льва Карахана, отвечавшего в НКИД за Дальний Восток. Размен Цзян Цзинго на супругов «Нуленс» должен был дать старт многообещающим переговорам о судьбе Китая вообще, но неожиданно Чан Кайши передумал. Неизвестно, правда или нет то, что Сталин, получив во время войны предложение обменять своего сына на плененного маршала Паулюса, ответил: «Я солдата на маршала не меняю», но аналогичный поступок Чан Кайши зафиксирован документально. Лидер Гоминьдана в тот день записал в личном дневнике: «Глава Дальневосточного бюро советской компартии совершил в Китае преступление, и госпожа Сун хочет, чтобы я обменял Нуланса на Цзинго. Нет, я скорее соглашусь, чтобы Цзинго оставался в ссылке и даже погиб в России, чем выменяю его на преступника. Иметь ли мне наследника или нет – на то Божья воля. Но я не могу нарушить закон, предать страну, запятнать честь своего имени. Не могу пожертвовать интересами государства даже ради сына»[203]. Читая эти строки, понимаешь, что Сталин в своем решении по поводу Якова Джугашвили не был единственным…