Зов Ктулху

Брайден надавил на камень в нескольких местах, но безрезультатно. Затем Донован стал осторожно прощупывать края, попутно нажимая на каждую точку. Он бесконечно взбирался по гротескной каменной лепнине – вернее, это можно было бы назвать взбиранием, не будь вся поверхность горизонтальна, – пока остальные гадали, как вообще в этой вселенной может существовать настолько огромная дверь. Затем верхняя сторона панели площадью в целый акр начала, очень плавно и медленно, опускаться, и стало видно, что она балансировала на весу. Донован то ли соскользнул, то ли сдвинулся, то ли вниз, то ли вдоль косяка и очутился рядом с товарищами, после чего все наблюдали за загадочным снижением чудовищного резного входа. Панель ненормально сдвигалась по диагонали в этой фантазии призматического искажения, отчего все правила материи и перспективы казались нарушенными.

Проем чернел в почти осязаемой темноте. Эта беспросветность на деле представлялась лишь положительным качеством, ибо она скрывала части внутренних стен, которые должны были там показаться. И она вырывалась наружу, будто дым после множества эонов заточения, заметно помрачая солнце, выпархивая на дряблое, выпуклое небо, хлопая перепончатыми крыльями. Запах, исходивший из недавно вскрытых глубин, был невыносим, и наконец чуткому Хокинзу показалось, будто внизу раздалось неприятное хлюпанье. Все прислушались, напрягши слух, до тех пор, пока не показался Он, шатко переваливаясь, чтобы слепо просунуть свою студенисто-зеленую громаду в черный проем, в гнилой воздух отравленного безумного города.

Рука несчастного Йохансена дрожала, когда он об этом писал. Из шестерых, не вернувшихся на судно, по его мнению, двое погибли от чистого страха ровно в то проклятое мгновение. Тварь не поддавалась описанию, ибо не существует языка, на котором можно было бы выразить подобные пучины воплей древнего безумия и ужасающее противоречие всякой материи, силе и космическому порядку. Ходячая, спотыкающаяся гора. Господи! Что удивительного в том, что маститый архитектор сошел с ума, а бедняга Уилкокс в тот телепатический миг впал в лихорадочный бред? Тварь, изображенная на идолах, зеленое, склизкое порождение звезд, пробудилась, дабы вернуть свое. Звезды вновь были в нужном положении, и чего многовековой культ не сумел сделать преднамеренно, группа невинных моряков совершила по чистой случайности. После вигинтиллионов лет великий Ктулху вновь оказался на воле и жаждал ею насладиться. Прежде чем кто-либо успел шевельнуться, трое мужчин были схвачены рыхлыми когтями. Упокой их Господь, если во всей вселенной существует покой. Это были Донован, Геррера и Ангстрем. Паркер поскользнулся, когда остальные трое стремглав ринулись по бесконечным гладям облепленных зеленью скал к лодке, и Йохансен клялся, что того затянуло в угол между стенками каменной кладки, которого там попросту не могло находиться; угол, сам по себе острый, повел себя так, словно на деле был тупым. В итоге лодки достигли только Брайден и Йохансен и отчаянно погребли к «Алерту», пока гороподобное чудище вывалилось на скользкие камни и замешкалось у кромки воды.

Несмотря на то что все сошли на берег, пар не был выпущен полностью, поэтому понадобилось лишь несколько секунд лихорадочных метаний между штурвалом и двигателями, чтобы судно пришло в движение. Яхта стала медленно вспенивать смертоносные воды посреди искаженных ужасов неописуемой сцены, а на камнях, из которых был сложен этот берег-склеп, вовсе не бывший подлинной сушей, титаническая звездная Тварь пускала слюни и бормотала, словно Полифем, проклинавший удаляющийся корабль Одиссея. Затем, оказавшись решительнее легендарного циклопа, великий Ктулху плавно скользнул в воду и пустился в преследование, поднимая волны своими огромными гребками космической силы. Брайден оглянулся и потерял рассудок, пронзительно засмеявшись, и еще продолжал смеяться время от времени, пока смерть не настигла его однажды ночью в рубке, пока Йохансен бессознательно блуждал по яхте.