Зов Лавкрафта

За мокрым стеклом «Империала» мягко проплывал Вашингтон, омытый ночным ливнем. Улицы блестели; свежесть, словно после нового чистящего средства для посуды, что рекламировала Люси Болл из «Все любят Люси», разлилась в воздухе. Грегори Дреппер посмотрел на проплывающие мимо зеленые лужайки, на которых трудились газонокосилки с прикрепленными к ним на рукоятке людьми в голубых комбинезонах, и потрогал лоб. Кажется, боль возвращается. Это была не самая (они проехали мимо стоящего на автобусной остановке молодого негра, волосы у того были зачесаны в модную прическу на пробор, коричневый костюм с галстуком. Негр читал газету. Дикая картинка для субботнего утра, нет?) приятная новость. Каждый день ты думаешь, что пора сходить к врачу, и всегда оказывается некогда. Дреппер потрогал пальцем стекло «Империала» и откинулся назад. Надбровная дуга над левым глазом раскалывалась. Когда-то он занимался боксом. Недолго, но этого хватило, чтобы понять, что такое – рассеченная бровь и надо драться дальше. Он выстоял тогда два раунда против Громилы Джея, но упал от прямого левой. Нокаут.

И раскалывающаяся от перемены погоды половина лба.

– Так он что, еврей?

Дреппер повернулся к собеседнику.

– Нет, адмирал. Насколько помню, он скорее немец. Правильно, – Дреппер пролистал несколько страниц. – В документах указывается, что его отец был выходцем из Германии. Сразу после войны он переехал в Нью-Йорк, потом в Энн-Арбор, штат Мичиган, где женился на Элеонор Бигсби, чистокровной американке.

– Все равно что-то еврейское в этом парне есть. Это же всего лишь вопрос терминов.

Контр-адмирал Ференц протянул ему цветную фотографию симпатичного мужчины с крупным подбородком, как у настоящего, стопроцентного англосакса. Человек на фотографии смотрел прямо и открыто, что не очень-то сочеталось с тем, что знал о нем Дреппер. На человеке была голубовато-серая форма пилота ВВС. Надпись на ярлычке «кпт. Роберт Н. Гельсер».

– Что означает эта «Н»? – спросил Дреппер.

– Ничего. – Ференц пожал плечами, откинулся на сиденье. Мимо его головы проплыл белый столб национального парка. Дальше в его голову начали въезжать зеленые кусты. – Вообще, интересно, что мы начинаем думать о малозначащих вещах, вроде той же буквы «Н». Забавная ситуация. Допустим, пилота ядерного бомбардировщика находят, обделавшегося и почти сумасшедшего, в туннеле между кабинами, или как эта хрень у них называется, а мы спрашиваем, что означает средняя «Н» у него в имени. Прекрасное начало для светского разговора.

Ференц улыбнулся. Контр-адмирал в отставке, начальник резерва разведки флота, он был сейчас в черном морском мундире.

– Но он же не мог запустить ядерную бомбу, – Дреппер почувствовал, как пульсирует тяжесть над левым глазом. – Это… – он попытался подобрать слово, – …глупо.

– Глупо – ссать против ветра, Грег. Так что не делайте этого. А капитан средняя-буква-«Н» имел прямой доступ к атомному оружию. Он сам – оружие. Это факт, который факт. Кстати, что вы скажете о парилье? – резко сменил адмирал тему.

– Вы имеете в виду место, где жарят мясо на углях, адмирал?

Ференц фыркнул:

– Сколько вы были там? Неделю?

– Два года, адмирал, – сказал Дреппер.

– И до сих пор не выучили португальский?

– Нет, сэр.

Ференц покачал головой. Дреппер уже привык видеть на его носу очки: сейчас в них отражались улицы, которые они проезжали. Плавное качение хороших рессор «Империала». Сухопутный крейсер, как называют подобные машины в газетах. Дреппер посмотрел вперед. Водитель контр-адмирала был в форме морского пехотинца, его бритый затылок под форменной фуражкой показался Дрепперу странно-раздражающим. Смотреть на него было больно. Проклятье. Боль над глазом усилилась.

– Все же вы ленивы, Грег.

– Что? Конечно, сэр. Я успел выучить только испанский, и то не очень хорошо.

– Почему испанский? – поднял брови Ференц. В очках блеснуло.

– Потому что в Сантьяго-де-Чили говорят по-испански, адмирал.

– Хмм. Верно, я и забыл. – Ференц посмотрел на него с интересом. – Говорят, вы не любите людей, Грег. Почему?

Дреппер поперхнулся.

– Не отвечайте, – адмирал махнул рукой. – Скоро это будет уже не важно. Наступает время, когда любить людей будет не за что – и люди это докажут. Вы когда-нибудь были в океанариуме, Грег?

– Э, нет, сэр.

– Там у меня появилось жуткое ощущение. Словно это не рыбы за выпуклым стеклом, а именно я. У вас никогда не возникало подобного чувства?

– Думаю, нет, адмирал.

– Вообще-то это называется: посмотреть на себя глазами противника. Попробуйте как-нибудь, Грег.

«Империал» повернул на улицу, идущую рядом с Белым домом. При желании Грег мог бы разглядеть крошечные фигурки морских пехотинцев, охраняющих вход и парк вокруг здания. Где-то там Большой Айк готовится к очередной речи, или чем он там может заниматься в Овальном кабинете. Дрепперу всегда казалось, что, когда говорят «Овальный кабинет», подразумевают, но никогда не произносят еще одно слово.

Секс.

Машина дернулась и прибавила скорость, Грег очнулся. Вдруг «Империал» повернул на тридцатую авеню и поехал прямо.

– Адмирал, сэр. Мы повернули на восток?