Зовите меня Джо

Он вполз в спальный мешок, аккуратно застегнулся и открыл вентиль баллона с суспензином. Повезло, что он запасся реагентом, но хороший охотник всегда готов к любому раскладу событий. Он очумеет от скуки, лежа здесь и выжидая, пока Уисби примет сигнал тревоги – дней через десять – и двинется на его поиски. Ничего, он, Риордан, выдержит. Зато будет что вспомнить. А шкура марсианина в сухом воздухе прекрасно сохранится.

Он чувствовал, как тело постепенно немеет, как замедляется ритм сердца и все реже сокращаются мешки легких. Его чувства и разум бодрствовали, и он начал понимать, что полная абсолютная релаксация имеет свои неприятные аспекты. Но главное – он победил. Он убил самого хитрого из зверей собственными руками.

Через несколько минут Крига пошевелился и сел. Он чувствовал страшную слабость. Ребро, похоже, сломано – ну да ничего, дело поправимое. Он будет жить. Его душили добрых десять минут, но марсианин способен протянуть без воздуха четверть часа.

Он расстегнул спальный мешок и достал ключи Риордана. Потом, хромая, медленно двинулся в сторону ракеты. Пара дней проб и ошибок научат его, как летать на этой машине. И он отправится к своим сородичам, жившим близ Сиртиса. Теперь, обладая земной машиной и земным оружием, которое можно будет скопировать…

Но сначала нужно покончить с еще одним делом. Он не питал ненависти к Риордану, но Марс – это суровый мир. Крига вернулся, затащил землянина в пещеру и упрятал его так, что ни одна спасательная партия землян не смогла бы его найти.

С минуту марсианин смотрел в глаза человека. Ему отвечал взгляд, полный безмолвного ужаса. Медленно, на запинающемся английском, Крига произнес:

– За всех тех, кого ты убил, за то, что ты чужак в мире, куда тебя не звали, во имя того дня, когда Марс станет свободным, я оставляю тебя.

Прежде чем уйти, он вытащил несколько баллонов с кислородом и подключил их к дыхательной системе гермокостюма. Огромное количество воздуха для человека в состоянии анабиоза.

Вполне достаточно для того, чтобы оставаться в живых тысячу лет.

Дон Кихот и ветряная мельница

Первый на земле робот шел по зеленым холмам, а солнце играло на его полированной металлической шкуре. Шел он с плавным, едва ли не кошачьим изяществом, и поступь его не производила шума, однако нетрудно было ощутить, как дрожит земля под тяжестью этой жуткой массы… и воздух чуть трепетал от дыхания пульсировавшей внутри него великой машины.

Внутри него. О роботе невозможно было думать в среднем роде. Он был наделен жестокой мужественностью флотской винтовки или доменной печи. И все гладкое и молчаливое изящество совершенной конструкции не могло скрыть за собой вес и силу, данную этим двум с половиной метрам. Глаза его сверкали словно бы внутренним пламенем тлеющих атомов; они могли видеть в любом выбранном им частотном диапазоне… жуткие глаза эти могли направить на тебя рентгеновский луч и рассмотреть во всех подробностях. Робота сделали человекообразным, однако создателям хватило такта не наделять его чертами лица; однако на нем были глаза, снабженные гнездами для дополнительных линз, на тот случай, если ему потребуется телескопическое или микроскопическое зрение, кроме того, на нем находились еще несколько сенсорных и голосовых отверстий, однако во всем прочем оно представляло собой маску, выполненную из отполированного металла. Гуманоид, но не человек – творение человека, однако большее его самого – первая независимая, обладающая свободной волей, неспециализированная машина – однако о нем мечтали, мечтали давно, и мечта эта воплощалась в заточенном в бутылку джинне, в Големе, в бэконовской медной голове чудовища Франкенштейна, в порожденном человеком создании, способном служить или разрушать с равной высокомерной легкостью.

Робот шел под ясным летним небом, по залитым солнечным светом полям, через рощицы и перелески, плясавшие и перешептывавшиеся на ветру. Повсюду, там и сям, были разбросаны дома людей, дома, на деле сами заботившиеся о себе; из-за горизонта выглядывали почти автоматические продовольственные фабрики; несколько самопилотирующихся автосамолетов невозмутимо проплывали над головой. Видны были и люди, загорелые мужчины, их жены и дети, шедшие по различным делам в свободных и ярких одеяниях, развевавшихся под дуновением ветра. Немногие из них были заняты работой: живописец экспериментировал с новой хроматической гармонией, сидевший на веранде своего дома композитор нажимал на клавиши универсального инструмента, группа инженеров трудилась над какими-то механизмами за прозрачными стенами своей лаборатории. Однако согласно принятой в эти времена стандартной схеме рабочего времени в большинстве своем люди занимались отдыхом. Пикник, танец в сени деревьев, концерт, пара влюбленных, стайка ребятишек, занятых одной из невероятно древних игр своей возрастной категории, старик, блаженствовавший в гамаке с книгой и бутылкой пива, – людское племя смотрело на вещи просто.