Зуд

Танька действительно лет с тринадцати начала оформляться, расти в плоть, может быть, даже чуть больше, чем допускает общепринятый стандарт, — но Вадиму было наплевать на все эти правила. Он видел: их нарушение делает его дочь только опаснее, словно, наконец, стало проявленным внешне всё то, что раньше было скрыто в области духа и воспринималось, как некое эфемерное «обаяние». Конопатая пацанка с торчащими зубами, которую соплёй перешибёшь, медленно, но верно превращалась в женщину — и женщину воистину страшную в своей нелогичной притягательности. Вадим тешил себя надеждой, что ещё хотя бы год-другой это будет заметно только ему, отцу.

Но нет — замечала и мать. Когда из школьного рюкзачка вывалилась упаковка презервативов, Вадим даже удивиться не успел — сконфуженная дочь призналась, что это мама ей купила и велит носить с собой на всякий случай. Грубо и преждевременно, но что он мог поделать? — это ж тебе не философские беседы о смерти, о таком девочке и впрямь лучше говорить с матерью. К тому же в этом, пожалуй, была доля здравого смысла.

Копнув глубже, он выяснил, что на сей раз Танька сама напросилась. По телевизору говорили о маньяках, и жена обрадовалась случаю провести с дочерью воспитательную беседу. Танька тоже обрадовалась возможности сесть на любимого конька:

— Да кому я нужна! Кто на меня позарится!

Она не знала, с кем связалась. Обычный стиль Катиного поведения был — мягкость и достоинство с полным сознанием своей красоты, но иногда в ней просыпались грубые отцовские гены. Вот и теперь, не успела малолетка начать, как мать радостно подхватила:

— А ты, милка моя, и растаешь!..

На этом месте повествования Вадим так и заржал. Он представил себе шокированную мордаху оскорблённой в лучших чувствах Таньки, и подумал, что этот случай отобьёт кое-у-кого охоту ныть.

Он зря смеялся. Со временем выяснилось, что Танька ничего не забыла. Несколько лет спустя, когда ей исполнилось девятнадцать — к тому времени в её женских чарах перестал сомневаться даже дед Антон, — она сказала матери:

— Вот ты всё пугала, что красота — это испытание. Так вот — скажу тебе как бывшая жирная уродина. Ничего подобного. Не испытание, не крест и не талант, который нельзя закапывать в землю. Это просто облегчает жизнь — вот и всё. Все помогают тебе и всё для тебя делают. А избавляться от поклонников совсем не так сложно, как ты, мамочка, изображаешь, — припечатала она с ядовитой улыбкой.

«Просто ты никогда не была так красива, как я. И не будешь», — громко подумала Катя, но промолчала: годы в конце концов научили её не допускать в собственном достоинстве брешей.

Прежде, чем повернуться на бок и заснуть, Вадим успел с горечью подумать, что Танька тогда всё-таки погорячилась. От Ильдара Камилевича она избавиться так и не сумела. И… растаяла, вот именно растаяла, что твоя Снегурочка…

9

Будущий зять очаровал Катю с первой же встречи. Как-то не хотелось верить, что виной тому — всего-навсего кулон с цепочкой да пара серег, которые Ильдар преподнёс потенциальной тёще чуть ли не с порога, с таким видом, будто вручал бедняжке орден государственной важности. При всех своих достоинствах Катя никогда не была мещанкой.

Нет, тут было другое. Видимо, Ильдар Камилевич с его солидностью, корректностью и муравьиной деловитостью нечаянно олицетворил какие-то девчачьи мечты об идеальном мужчине — том самом, до которого Вадим всю жизнь недотягивал и знал это.

Его неприязнь к зятю не осталась незамеченной, хоть какое-то время он и пытался играть в толерантность. Но, видимо, играл плохо:

— Жалеешь отдавать дочь за татарина. Не думала, что ты такой националист!

Это был удар поддых — национализм был именно той вещью, которую Вадим ненавидел во всех проявлениях. На какой-то миг он даже испугался: неужели и впрямь всё дело в том, что Ильдар — татарин?! Может быть он, сам того не зная, просто не любит татар?..

Долго и честно копался в подсознании — но так и не нашёл там ни малейших признаков пещерной ксенофобии. Да и странно было бы ждать её от обладателя ФИО «Тосабела Вадим Вениаминович».

Нет, хоть его неприязнь и выглядела иррационально (по крайней мере со стороны), национальный вопрос точно был ни при чём. Да будь этот Ильдар хоть негром преклонных годов… Тут было другое, личное. Вадим хорошо знал — что, но отчитываться в этом не собирался никому. Даже самому себе.

Какое-то время он находил утешение в расчёсывании крамольных мыслей, зудевших, как сейчас — его многострадальная спина. Он был уверен, что уж мысли-то его — тайная область, куда никто никогда не залезет и где он может позволить себе любую блажь. Но тут его ждал очередной сюрприз.

Ильдар Камилевич видел его насквозь.

Обнаружилось это весьма парадоксальным образом. Просто жена, а затем и дочь стали гораздо внимательнее к бывшему главе семейства. Танька то и дело дарила ему маленькие подарки — привычка новая, для неё необычная.