Зверь

Но мне не нравится оставаться ночью одному. Странная мысль – человек ведь никогда не остается один. Всегда поблизости есть животные. Если не лиса или олень, то хотя бы мышка или жаба. Или жук. Кто-нибудь всегда возится рядом, если хорошо прислушаться. Так что один ты никогда не бываешь. Но я бы предпочел слышать Мирко. Слышать, что это он дышит рядом со мной, а не какая-нибудь жаба.

Сейчас не страшно, что его нет, ведь ты со мной, и еще светло. Но когда солнце сядет, лучше, чтобы Мирко был поблизости. Сам не знаю, зачем.

Я знаю только, что очень давно в последний раз оставался один в темноте. Я тогда был не такой большой, как теперь. Тогда у меня была собственная комната. Представляешь, собственная комната! Я плохо помню то время, но иногда вспоминаю комод, полный удивительных вещиц. И стул, который скрипел, когда я на него забирался. И животных. Там были зверюшки, которых мне можно было трогать. Мягкие зверюшки. Кажется, мышки.

Наверное, я был самым счастливым ребенком в долине.

Но в темноте все же было что-то, что мне не нравилось.

Я очень надеюсь, что Мирко придет раньше, чем наступит ночь, чтобы укрыть меня одеялом, как он обычно это делает. И еще он должен попросить меня замолчать и потерпеть с моей ерундой, чтобы он смог отдохнуть.

– Спи спокойно, Додо. Сладких снов, – говорит.

Потом он садится покурить и наконец укладывается спать. Всегда спит, спустив шапку на лоб, и почти не издает звуков. Мне приходится вслушиваться изо всех сил, чтобы расслышать его дыхание, но если он выпьет хоть каплю, то начинает звучать как жаба. А если он выпьет чуть больше, чем нужно – что бывает редко, – то шумит по-кабаньи. Мне тогда бывает трудно уснуть, но это не страшно. Главное, что он рядом. В шапке, и его слышно.

Я сам не пью самогон. Он слишком крепкий. Не понимаю, зачем нужны такие крепкие напитки.

Как ты думаешь, жабы умеют думать?

Мирко говорил, что у того врача, от которого мне достался свитер, был настоящий горловой мешок под подбородком. Мне тоже такой нужен – а то что я тут сижу и квакаю?

Или клюв. Большой толстый клюв.

Собственная комната

Они пытались уложить Леона в гостиной, в кроватке с решеткой, но ничего не вышло. Проспав несколько часов, он устраивал ад. Когда мальчику много раз подряд удалось перебраться через высокий бортик, Карл соорудил тяжелую крышку. Ее Леон поднял в первую же ночь, и она с грохотом слетела на пол. Они поставили замок, но сын принялся так сильно трясти прутья решетки, что они сломались. Чтобы удержать его внутри, нужно было что-то посерьезнее. Даника долго терпела, когда просыпалась от того, что Леон обнимал в темноте ее голую ногу или стоял у края кровати и тянул ее за волосы. Он никогда не мешал Карлу. Только ей.

Карл спускался, только если они слишком сильно шумели. Обычно просто продолжал спать.

Укладывать Леона в обычной кровати тоже не получалось. Он все равно приходил в спальню и настойчиво забирался к маме. «Уйди! Нет, Леон, нет!» – бормотала она сквозь сон. Закрытую дверь он всегда открывал, в крайнем случае стучал в нее бешено, пока его не выпускали. Или впускали.

Так больше нельзя.

Ослиный закуток с каменными стенами летом оставался достаточно прохладным, а зимой тепло от скотины отгоняло холод. Если поставить кровать вплотную к длинной стене, примыкающей к хлеву, Леону будет комфортно. Даника не желала сыну зла, она просто хотела держать его на расстоянии. Хотела поспать в покое. Хотела тишины.

Однажды вечером, когда он особенно сильно сжал ее руку, ее терпение лопнуло, и она решилась. Вынесла из ослиного закутка прялку, чесалку, ящик шерсти, все свои инструменты и прибралась в комнатушке. Она принесла туда немного мебели, чтобы стало похоже на настоящую комнату, если смотреть из угла с каменным корытом, в котором она промывала необработанную шерсть.

Леона она привязала снаружи, пока приводила комнатку в порядок. Она разрешала ему выкапывать мышей, хоть он и сильно пачкался. Это занимало его, и он не слишком сильно дергал веревку. Узел на животе он бы, конечно, развязать не смог, но, вероятно, мог бы вытащить колышек из земли, если бы попытался. Быстро выглянув, она увидела, что он залез в тень за уборной.

В ослином закутке было чудесно, это Даника знала, как никто другой. Ей будет не хватать комнатки для выделки шерсти, но она готова была пожертвовать свое святое место сыну. Она была уверена, что ему будет хорошо жить вместе с животными.

Карла она посвятила в свой план, только когда он пришел ужинать. Леон лежал на кухонном полу и возился с ее платком. Она немного выпила. Больше Карла.

– Карл, тебе надо сделать Леону кровать в шерстяной комнате.

– В ослином закутке?

– Да. Тогда я смогу его там запирать, когда не буду справляться.

Карл перестал жевать картофель и посмотрел на нее, потом дожевал.

– Разве ребенку в таком возрасте не стоит спать ближе к матери? – сказал он наконец. – Ему же только… четыре года… если я правильно помню. Не рановато?