Зверь

– Зачем тебе этот ошейник? – спросила она. – Ты разве не с Леоном собирался идти гулять? – Ей хотелось их выставить. Хорошо станет, когда она сможет глотнуть еще из бутылки, припрятанной в кухонном шкафу.

– Я на него надену. Надо отучить его тянуть.

Карл наклонился и примерил ошейник Леону на шею, мальчик смотрел с удивлением. Проделав ножом дополнительное отверстие, Карл затянул ошейник как следует.

– Не слишком туго, – услышала Даника саму себя.

На самом деле ей было все равно. В подпитии она чувствовала свой внутренний холод. Приятно было оставить угрызения совести на потом. Хуже было трезветь.

– Идем, Леон, – сказал Карл, привязав веревку к металлическому крюку на шее сына. Леон подпрыгнул. Когда веревка натянулась, мальчик тихо пискнул.

– Теперь ты научишься идти нормально, – пробормотал Карл, и Леон нехотя пошел за ним, держась обеими руками за ошейник. Скоро Даника увидела, как сын бежит вперед, а веревка тянет назад. Споткнувшись, он закашлялся, но когда встал, по двору прокатился его заливистый смех.

– Мы идем гулять! Пока-пока! – крикнул он маме.

Будь у него хвост, он бы вилял, подумала Даника. Она отодвинула корыто и пошла на кухню.

Через несколько недель с ошейником пришлось завязать.

– Все! – объявил Карл, когда они с Леоном вошли на кухню, где Даника грела еду. – Больше я с этим проклятым ребенком гулять не пойду. Он невозможен.

Кинув шапку, он тяжело опустился на стул. Тот скрипнул, но выдержал. В свое время Карл все укрепил.

Пахло тем же противным рагу, что они ели вчера. Больше она ничего делать не хотела. Карлу это не нравилось, но он ничего не сказал.

– Еще гулять! – сказал Леон и посмотрел на папу. – Искать животных. Ты будешь рассказывать. И свистеть.

Карл покачал головой, не глядя на сына.

– Он тянет все сильнее. Я так его задушу. И, кажется, он не слушает, что я ему рассказываю.

– Может, тогда надо лучше рассказывать? – спросила Даника приглушенным голосом. Она стояла к ним спиной.

– Говори как хочешь. Как только он видит что-то, что шевелится, он тут же на это бросается. Невыносимый мальчишка.

Карл выудил из кармана рубашки сигарету и закурил.

– Леону придется самому со всем разбираться, если он научится держать себя в руках. Мне и на ферме забот хватает. Я не могу заниматься всем.

Даника вдруг оставила свое дело, но не повернулась лицом к мужу.

– Ты изменяешь своей природе, Карл. Ты сказал когда-то, что если есть что-то, что ты любишь сильнее меня, так это природу.

Карл уставился в пустоту.

– Многое изменилось.

Карл подумал о рыси, которую видел в тот день. Она восседала высоко на выступе скалы, чутко ко всему прислушиваясь. Когда-то редкая возможность увидеть рысь делала его счастливым. Сейчас ему было все равно. Это же просто зверь, как любой другой. Да и рысь не сильно обрадовалась, увидев его.

Леон не заметил зверя, а Карл промолчал.

Он зачерпнул полную ложку из поставленной перед ним тарелки. Что рагу, что каша – какая разница. Все потеряло краски, стало серым.

– На здоровье, – сказала она.

– Спасибо, – сказал он. – Выпить есть?

Она поставила перед ним бутылку местного производства. И вино тоже серое, хотя и было красным.

– Да, вот… Леон, хватит, отпусти! Сядь на стул.

Карл не смотрел на них. Он устал.

– Папа, свисти.

Карл больше не свистел. Он ел, спал, работал, занимался сексом и пил. Самое необходимое. Этого хватало.

Соседей они не встречали. В городе говорили, им помогали близнецы с большой фермы с техникой. О близнецах отзывались спокойно: светлые как день, только слишком зацикленные друг на друге. С женщинами не общались. Поэтому такие деятельные.

Даника понятия не имела, как обстояли дела у Мирко в Америке, и ей не хватало смелости навестить его родителей и спросить. Соседская ферма казалась дальше, чем когда-либо.

Сама она снова стала иногда ездить в город, но всегда без Леона. Если кто-то спрашивал ее о сыне, она улыбалась и отвечала, что у него все отлично – большой, сильный, отлично чувствует себя на ферме. Да, все так, как должно быть. У Леона все прекрасно.

Как-то зимой она заметила родителей Мирко: они шли под руку ей навстречу по одной из узких улочек города, но, завидев ее, специально свернули. По крайней мере так показалось Данике – в переулке у них явно не могло быть никаких дел, кроме как поиск укрытия.

В тот день стоял жуткий мороз. Старики укутались так, что походили на двух кругленьких жучков, перекатывающихся в попытке скрыться от опасности. Чуть быстрее, чем было по силам.

Даника почувствовала укол обиды, увидев, как они поворачиваются к ней спиной. Разве она не соблюдала взаимные договоренности, разве она не хорошо относилась к их младшему сыну? Конечно, ей не следовало целовать его в тот день в хлеву, но об этом они знать не могли. Мирко не стал бы болтать. Она была уверена, что достаточно его знала. Возможно, это Йован связал соседей каким-то враньем по рукам. Может, он и Мирко что-нибудь про нее наговорил. Что-то дурное. Иначе она не понимала, почему Мирко не пришел попрощаться. Это все козни брата. Месть.