Зверь из бездны

Если верить эксперту Лунцу, который знал всё и обо всём, стриж может находиться в воздухе без перерыва три года, и на протяжении всего этого времени есть, пить и спариваться, не садясь на землю. Майор Стрижак существовал в не менее напряженном режиме, и ленивый по натуре Казарин лишь диву давался, как майору удается так много успевать. Но даже Стрижак сел в лужу в деле о краже египетского перстня. Теперь Артем, который также долгое время топтался на месте с этим злополучным убийством, очень надеялся, что ему представится шанс вырваться вперед в необъявленном соревновании с майором…

До парка пришлось добираться на старом, как говно динозавра, автобусе «ЛиАЗ». Натужно рыча, он медленно вползал в горку, будто его волы тянули. Зато вниз понесся словно гоночный болид – пассажиры прилипли к стенкам. Водила будто дрова вез – нервно дергал то газ, то тормоз, нимало не заботясь о сохранности мостов и цилиндров. А что о них заботиться? Автобус-то казенный! Полетит рессора или ось хрястнет пополам – другую поставят! Деньги-то народные! «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё», как пелось в одной советской песне. «Шедевр» Ликинского автобусного завода, говорят, был рассчитан на комфортный проезд ста с небольшим человек, однако его максимальная вместимость составляла 250 совграждан, причем даже ступеньки были нарочно оборудованы таким образом, чтоб на них могло разместиться не менее десятка пассажиров. Раздолбанная колымага тащилась по городу до тошноты неспешно, действуя этим Артему на нервы. Зато, говорят, горючее «ЛиАЗ» жрет с огромным аппетитом: до 45 литров на каждые сто километров. Выбравшись из жарких, пропахших потом и чесноком объятий социума на остановке перед центральным парком, Казарин обнаружил, что пуговиц на его пиджаке значительно поубавилось. Но думал он сейчас совсем о другом…

Стояли звери
Около двери.
В них стреляли,
Они умирали…

Артем сбился с ритма, как сороконожка, забывшая последовательность, в которой шагают ее многочисленные ноги. И обнаружил, что он уже миновал ворота парка, прошел мимо вечно не работающего тира с двусмысленной надписью «Наша цель – коммунизм!» и теперь топал по тропинке. Путь ему преграждали несколько ребятишек, которые встали в круг, и мальчик постарше тыкал каждого пальцем в грудь в такт словам считалки.

Казарин поморщился от слабо, словно монетка со дна затянутого ряской пруда, блеснувшего воспоминания. Все, случившееся несколько недель назад – и убитая девочка, и мокрый осенний парк, и пацаны со странной считалкой, – все казалось ему теперь бесконечно далеким, будто было не с ним и не в этой реальности. Слишком многое произошло с тех пор – хватило бы и на три жизни. Лишь где-то в подкорке шевельнулась сумасшедшая мысль, что если он все же дослушает безыскусный детский стишок до конца, то узнает ответы на все свои вопросы… Но он отогнал это идиотское чувство и, обогнув играющих детей, заспешил к Аллее Героев – вот место, где действительно сходятся все дороги и прячутся все разгадки. По крайней мере, Артем успокаивал себя такой мыслью. Других вариантов у него все равно не предвиделось.

В вязком, словно патока, воздухе висели обрывки каких-то песен. Циклопическое вымя ткачихи чернело на фоне синего вечернего неба, как безобразная опухоль. Артем походочкой фланирующего прохожего продефилировал вдоль по аллее, которую вечер исчертил мрачными багровыми тенями. Наконец выцепил глазами подходящие кусты между бюстом лысого старичка в полковничьих погонах и полнотелой матроны – по виду доярки или скотницы. Огляделся, как полуночный вор, и рыбкой скользнул в облезлую осеннюю растительность.

Октябрьские кусты были хороши тем, что и укрытие давали вполне надежное, и обзор при этом почти не заслоняли. По крайней мере, кусок аллеи с бюстом ткачихи был перед Артемом как на ладони.

Место, в котором он устроил засаду, пользовалось в народе своеобразной славой. С тех пор как закрыли общественный туалет на центральном проспекте города – излюбленное место кучкования таких особо злостных врагов советского строя, как педерасты, – все мужеложцы города перебазировались в украшенную коммунистическими идолами аллею. Правда, здесь хоть и не витали в воздухе ароматы сортира, но было холодно и сыро. А божки и полубожки атеистического строя сурово взирали с каменных постаментов на запретные забавы нарушителей норм советской морали. Но гомосексуалистов это не смущало.

Правда, сегодня тут было пустынно: видимо, страх словить простуду все же иногда пересиливает жажду запретных удовольствий. Мимо засевшего в засаде Казарина промелькнули лишь две одинокие, спешившие куда-то по своим делам фигуры. А вскоре прохожие и вовсе перевелись. Стало совсем темно.