Читаем Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз полностью

Пока пальчики мои, скользкие от покрывающего её масла, мяли мясцо, проникали во всякие дырочки, складочки и закоулочки, картографируя рельеф местности с его выпуклостями и впуклостями, другой сексуальный орган - язык хомнутого сапиенсом - шарашил по заплетающимся в морские узлы мозговым извилинам.

-- Вот приволок я тебя сюда. Добром же просил: веди себя тихо, прилично. На других гляди, уму-разуму учись. У нас тут - не как везде. Обвыкни. Ан нет, ты ж у нас - княгиня. Свет красы и проблеск разумности. Ты зачем моих баб перессорила? Да не мычи ты так! Я и сам знаю: всё во имя человека, всё для блага человека. А звать того человека - мил дружок Ванечка. Только не надо обманывать. Ни себя, ни меня. Тебе власть нужна. Тебе главное - под себя подмять, чтобы все по твоей половице ходили, под твою дудку плясали. Дура.

Софочка несколько сбавила темп и амплитуду. Может, утомилась наконец? Или мои слова доходить начали?

Женщины, обычно, более воспринимают интонацию, чем смысл. Неужели я нашёл "верный тон"? Тогда - продолжим.

-- Ты - дура. Ты так и не поняла - где твоё место. Возникла нужда в тебе - вздумала торговаться. Ставить условия. Вместо того, чтобы петь и плясать от счастья, что ты, в кои-то веки, стала нужна господину. Что сам "Зверь Лютый" обратил на тебя, старую, толстую, лживую, потрёпанную шлюху, взгляд свой. Что тебе выпал счастливый случай. Пользу хозяину принесть. Хоть чуть-чуть помочь твоему повелителю. А тебе взбрендилось искать себе иную прибыль. Дура! Какая выгода может быть у тебя при моём неудовольствии? Что, в никчёмной жизни твоей, более ценно, чем моё к тебе доброе отношение?

***

"Святая Русь" - чётко стратифицирована. Каждый - "знает своё место". Все связаны отношениями "выше-ниже". Князь - выше боярина, боярин - выше крестьянина, мужик - выше бабы, старший - выше младшего. Общество состоит из "пирамидок", где роли и места каждого - от рождения. Все "рядовые члены" зависят, почти во всём вплоть до самой жизни, от "благоволения" лидера. По древнеримскому праву глава семейства может убить любого из "чад и домочадцев", включая сына. Выскочить из такой "пирамидки" - катастрофично, "изверг".

А вот торговля - действие равных. "Две высокие договаривающие стороны". Если я могу тебя заставить - об чём нам торговаться?

Софья пытается торговаться, раз за разом, ещё с Москва-реки, старается заставить меня видеть в ней человека, равного. Озаботить меня её эмоциями, мнениями, решениями.

Борциха за равноправие? Феминистка? - Нет - эгоистка. Хочет прав для себя.

Я - не против. Только у меня к "правообладателям" - свои требования. "Не навреди" - из первейших.

"Право" означает "ответственность". "Вредоносам" - "поражение в правах". В основе - моя оценка дел человека. А не его самооценка на базе родословной, сословия, способностей или близости к каким-нибудь "туземным вождям".

Вот и приходиться "указывать место". Потоком словесных оскорблений. Софье, в силу её "несдвигаемости с манёвренностью" - особенно жёстко. Но без "несовместимых с жизнью" - жалко.

***

"Сеятель знанья на ниву народную!

Почву ты, что ли, находишь бесплодную,

Худы ль твои семена?

Робок ли сердцем ты?

Слаб ли ты силами?

Труд награждается всходами хилыми,

Доброго мало зерна!

...

Сейте разумное, доброе, вечное,

Сейте! Спасибо вам скажет сердечное?

Русский народ...".

"Спасибо" - скажет. И весь народ, и отдельные его представители.

Но некоторые - сильно сопротивляются. Не хотят, понимаешь, восприять "разумного, доброго, вечного". "Задом бьют".

Кстати о заде. Русская вековая метода так и рекомендует: "Вложить ума в зад. Чтобы в мозгах просветлело".

Я нашему народу верю. Наша народная педагогика, дамы и господа, великая наука. "Великая" - своей гуманностью. Что творилось у древних греков... Пребывание детей в школах после захода солнца было законодательно запрещено. Ввиду поползновений всяких тамошних... афинян. Даже термин есть: "Афинские ночи".

***

Интересно, а сломать себе она что-нибудь может? Спину её - я держу. Браслеты - мягкие, войлоком обшитые. Растяжения? Кистей, локтей, колен, тазобедренных, шейных...

Как много вреда может принести себе человек, столкнувшись с... с народной педагогикой!

-- Ты была дурой, ты жизнь прожила дурой. А теперь и здесь дурость свою лепишь. "Изяслав ушёл. Нехорошо тётушку обманывать". Я не могу обмануть! Столько раз повторено, а не дошло. Дура потому что. Сынок твой полюбовался, как ты Сухана ублажала. Я ему объяснил, что тебе не впервой, что и его самого так делали. Что он не Андреевич, а Петрович. По милости матушки, курвы курвёной. Дуры неизлечимой. Предложил с тобой встретиться. Так что, твоё первое желание - я исполнил. Повстречалися вы, друг на дружку погляделися. Что ты нас, в похоти твоей тогдашней, в окошке той избушки за свечами - не разглядела... видать, сильно хорошо было. А я Изяславу предлагал. Да вот беда, сынок твой с матушкой такой - встречаться-челомкаться не схотел. Уехал немедля. А уговора силком его тащить - у нас не было.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Облачный полк
Облачный полк

Сегодня писать о войне – о той самой, Великой Отечественной, – сложно. Потому что много уже написано и рассказано, потому что сейчас уже почти не осталось тех, кто ее помнит. Писать для подростков сложно вдвойне. Современное молодое поколение, кажется, интересуют совсем другие вещи…Оказывается, нет! Именно подростки отдали этой книге первое место на Всероссийском конкурсе на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Книгуру». Именно у них эта пронзительная повесть нашла самый живой отклик. Сложная, неоднозначная, она порой выворачивает душу наизнанку, но и заставляет лучше почувствовать и понять то, что было.Перед глазами предстанут они: по пояс в грязи и снегу, партизаны конвоируют перепуганных полицаев, выменивают у немцев гранаты за знаменитую лендлизовскую тушенку, отчаянно хотят отогреться и наесться. Вот Димка, потерявший семью в первые дни войны, взявший в руки оружие и мечтающий открыть наконец счет убитым фрицам. Вот и дерзкий Саныч, заговоренный цыганкой от пули и фотокадра, болтун и боец от бога, боящийся всего трех вещей: предательства, топтуна из бабкиных сказок и строгой девушки Алевтины. А тут Ковалец, заботливо приглаживающий волосы франтовской расческой, но смелый и отчаянный воин. Или Шурик по кличке Щурый, мечтающий получить наконец свой первый пистолет…Двадцатый век закрыл свои двери, унеся с собой миллионы жизней, которые унесли миллионы войн. Но сквозь пороховой дым смотрят на нас и Саныч, и Ковалец, и Алька и многие другие. Кто они? Сложно сказать. Ясно одно: все они – облачный полк.«Облачный полк» – современная книга о войне и ее героях, книга о судьбах, о долге и, конечно, о мужестве жить. Книга, написанная в канонах отечественной юношеской прозы, но смело через эти каноны переступающая. Отсутствие «геройства», простота, недосказанность, обыденность ВОЙНЫ ставят эту книгу в один ряд с лучшими произведениями ХХ века.Помимо «Книгуру», «Облачный полк» был отмечен также премиями им. В. Крапивина и им. П. Бажова, вошел в лонг-лист премии им. И. П. Белкина и в шорт-лист премии им. Л. Толстого «Ясная Поляна».

Веркин Эдуард , Эдуард Николаевич Веркин

Проза для детей / Детская проза / Прочая старинная литература / Книги Для Детей / Древние книги
Изба и хоромы
Изба и хоромы

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В.Беловинского «Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы» охватывает практически все стороны повседневной жизни людей дореволюционной России: социальное и материальное положение, род занятий и развлечения, жилище, орудия труда и пищу, внешний облик и формы обращения, образование и систему наказаний, психологию, нравы, нормы поведения и т. д. Хронологически книга охватывает конец XVIII – начало XX в. На основе большого числа документов, преимущественно мемуарной литературы, описывается жизнь русской деревни – и не только крестьянства, но и других постоянных и временных обитателей: помещиков, включая мелкопоместных, сельского духовенства, полиции, немногочисленной интеллигенции. Задача автора – развенчать стереотипы о прошлом, «нас возвышающий обман».Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Л.В. Беловинский , Леонид Васильевич Беловинский

Культурология / Прочая старинная литература / Древние книги