Читаем Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз полностью

Мой монолог дошёл до Софьи с задержкой. Но дойдя - оказал эффект. Все мои надежды, что длительное пребывание в парилке, фиксация, просто - я верхом, как-то утомили и измотали эту женщину - оказались из серии "обманутых ожиданий".

Э-эх... Мне б полсотни таких выносливых коней в мою кавалерию...

Софья рвалась так, что усидеть на ней я не мог. Ещё чуть-чуть и она поломает мебель, разнесёт халабуду пополам в щепочки. Пришлось прижимать сильнее.

Это оказывалось непросто: мои руки и всё тело были измазаны маслом от её притираний, я соскальзывал, очередной её рывок оказался весьма эффективным - меня скинуло назад. Пытаясь вернуться "в седло", рывком подтянулся вперёд, ухватившись за её плечи...

"И с налёта, с поворота

По цепи врагов густой..."

Кроме "цепи врагов" - всё правильно. Особенно - "с налёта".

"Подходящий рельеф", "природные неровности"... Инстинктивное стремление зацепиться... Утвердиться. Обосноваться...

Я уже говорил, что я - попаданец? Вот, опять попал. Маслице, знаете ли, скользкое.

" - Кто стрелял? - звонят из штаба, -

Кто стрелял, куда попал?

Адъютанты землю роют,

Дышит в трубку генерал".

Генерала, адъютантов, штаба и трубки - не было. Ещё: в народе подобное действие обозначается иным глаголом, чем "стрелять". А попал я, вполне по логике траектории движения и обстоятельствам конкретного рельефа местности...

"И скоро силою вещей

Мы очутилися в Париже..."

Кроме Парижа - всё точно.

У-у-й!

Ё-ё-ё!

Факеншит! Уелбантуренный!

Пушкин - сукин сын. Потому что не предупредил.

"Там некогда гулял и я

Но Север вреден для меня".

Про Север - предупредил. А про Софочкину задницу - нет.

И вот, пока я прижимаю её "бело личенько, чёрны бровеньки, кари глазыньки" и прочие... разные и разноцветные... к банной лавке, стараясь оптимальным образом совместить "принуждение к покою" с отсутствием членовредительства, тут такое вредительство получилось...! Причём - моего... э... дорогого приятеля. А что м-м-м... детородный приятель... или правильнее - детоделательный?... у меня несколько отличается от мизинца... Мама моя дорогая! В разы! И суставов-то нет! Гнуться, извиняюсь за подробности - нечему!

Я, вроде бы, никогда по этому поводу не грустил. А уж тем более в части превышения. Но тут... приёмное-то - не рассверлено! Не развальцовано! Не раскернено! О-хо-хо... Даже, толком, не растянуто... Вы зрачок глаза видели? Так вот он - самопроизвольно в четыреста раз. А тут... совсем неглаз.

***

- Ух ты, голая задница!

- Доктор, а вы точно проктолог?

- Нет, я окулист. Проктолог напротив. Но спасибо, что зашли. Я так устал от этих глаз.

***

Ох же ж божечки... Что ж за женщинка?! Как ни... состыкуемся - всегда больно. Какая бы поза не была, кто бы инициативу не проявлял, а мне каждый раз... И ведь не собирался и не планировал! А всё едино - попал. Судьба-судьбинушка...

Нет, мне эта красотка противопоказана. Не знаю почему - но... нет.

Есть, знаете ли, такие дамы. С виду вроде ничего, а как подойдёшь... Или кошелёк отберут, или морду набьют, или машину поцарапают... Одни говорят - кармические торнадо, другие - подводные рифы судьбы. Как торнадо могут быть рифами - не знаю. Но болит от них... как от рифов с торнадами.

Вот стою я в раскарячку... над этой... и думаю - а не дурак ли я? Потому как... некоторые называют это клинч... Это когда перерыв в мордобое. У нас - не мордо... но - тоже больно. И, что самое противное - гонга не будет.

И чего делать? Торчать так... утомительно. И ей, похоже... не комильфо. Можем, поговорим? Раз уж... попал. Раз уж обстоятельства так сложились, то надо... сделать вид, что... что "так и надо".

"Попав на минное поле - сделайте хорошую мину".

Надо "сохранить лицо". И - не только. Опять же - наша, исконно-посконная педагогика... мудрость народная... а вдруг поможет... мозги еёные вправятся и правильно расположатся...

Старательно не смещая нижнюю часть своего многострадального тела, я всунул руку под её прижатую к лавке морду лица, нащупал там мочалку, выдернул...

Зря.

Несколько осипший от переживаний женский голос обрушил на мою голову такой набор цветистых выражений, что я даже растерялся. Из самого мягкого:

-- Идиот! Придурок! Женилку вырастил, а куда тыкать - не понял! Чтоб тебе всё оторвало! Опухло и отвалилось! Бревно! Тупица! Слезь с меня, скотина безмозглая!

Как скотину, она сравнивала меня с Валаамовой ослицей. Причём сравнение, особенно в части интеллектуальной, было не в мою пользу. Мне же вспомнился один голландский бычок. Из сочинений вождя и теоретика натуралистического движения французской культуры второй половины 19 века, центра той еще, Парижской и классической, литературной жизни:

"В одном из углов стоял черный. с белыми пятнами голландский бык, вытягивавший морду в ожидании предстоящего дела.

Едва его спустили с веревки, Цезарь медленно вышел... Колишь, повернув к быку свои большие глаза, уставилась на него и тихонько мычала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Облачный полк
Облачный полк

Сегодня писать о войне – о той самой, Великой Отечественной, – сложно. Потому что много уже написано и рассказано, потому что сейчас уже почти не осталось тех, кто ее помнит. Писать для подростков сложно вдвойне. Современное молодое поколение, кажется, интересуют совсем другие вещи…Оказывается, нет! Именно подростки отдали этой книге первое место на Всероссийском конкурсе на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Книгуру». Именно у них эта пронзительная повесть нашла самый живой отклик. Сложная, неоднозначная, она порой выворачивает душу наизнанку, но и заставляет лучше почувствовать и понять то, что было.Перед глазами предстанут они: по пояс в грязи и снегу, партизаны конвоируют перепуганных полицаев, выменивают у немцев гранаты за знаменитую лендлизовскую тушенку, отчаянно хотят отогреться и наесться. Вот Димка, потерявший семью в первые дни войны, взявший в руки оружие и мечтающий открыть наконец счет убитым фрицам. Вот и дерзкий Саныч, заговоренный цыганкой от пули и фотокадра, болтун и боец от бога, боящийся всего трех вещей: предательства, топтуна из бабкиных сказок и строгой девушки Алевтины. А тут Ковалец, заботливо приглаживающий волосы франтовской расческой, но смелый и отчаянный воин. Или Шурик по кличке Щурый, мечтающий получить наконец свой первый пистолет…Двадцатый век закрыл свои двери, унеся с собой миллионы жизней, которые унесли миллионы войн. Но сквозь пороховой дым смотрят на нас и Саныч, и Ковалец, и Алька и многие другие. Кто они? Сложно сказать. Ясно одно: все они – облачный полк.«Облачный полк» – современная книга о войне и ее героях, книга о судьбах, о долге и, конечно, о мужестве жить. Книга, написанная в канонах отечественной юношеской прозы, но смело через эти каноны переступающая. Отсутствие «геройства», простота, недосказанность, обыденность ВОЙНЫ ставят эту книгу в один ряд с лучшими произведениями ХХ века.Помимо «Книгуру», «Облачный полк» был отмечен также премиями им. В. Крапивина и им. П. Бажова, вошел в лонг-лист премии им. И. П. Белкина и в шорт-лист премии им. Л. Толстого «Ясная Поляна».

Веркин Эдуард , Эдуард Николаевич Веркин

Проза для детей / Детская проза / Прочая старинная литература / Книги Для Детей / Древние книги
Изба и хоромы
Изба и хоромы

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В.Беловинского «Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы» охватывает практически все стороны повседневной жизни людей дореволюционной России: социальное и материальное положение, род занятий и развлечения, жилище, орудия труда и пищу, внешний облик и формы обращения, образование и систему наказаний, психологию, нравы, нормы поведения и т. д. Хронологически книга охватывает конец XVIII – начало XX в. На основе большого числа документов, преимущественно мемуарной литературы, описывается жизнь русской деревни – и не только крестьянства, но и других постоянных и временных обитателей: помещиков, включая мелкопоместных, сельского духовенства, полиции, немногочисленной интеллигенции. Задача автора – развенчать стереотипы о прошлом, «нас возвышающий обман».Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Л.В. Беловинский , Леонид Васильевич Беловинский

Культурология / Прочая старинная литература / Древние книги