Зверь (сборник)

И он живет до сих пор, его можно увидеть, однако он только ходит, ходит, ходит, разглядывая не толпу, но что-то за толпой, время от времени срываясь в нетерпеливый гнев, но снова сохраняя свое могучее достоинство, глядя, ожидая, рассматривая, поддерживаемый надеждой, неизвестной верой, которая снизошла на него. Келлиан приходит к нему, но Монарх не узнает его. Он глядит ему за спину, дальше, еще дальше, словно видит до Таллака или даже до самого моря, и мы не знаем, зачем или почему, но он все ходит, ходит, ходит по клетке, словно мифический Агасфер в своем нескончаемом путешествии — бесцельном, бесконечном и печальном.

С его мохнатой шкуры давно исчезли шрамы, но следы на ушах все еще остались. Остались также могучая сила и слоновье достоинство. Его глаза больше не блестят — затянулись поволокой, — но их взгляд осмыслен и чаще всего сосредоточен на проливе Золотые Ворота, где река ищет море.

Река, рожденная на высоком склоне Сьерры, живет, набирается сил, течет через поросшие соснами горы, сквозь барьеры, поставленные людьми, потом с новыми силами достигает равнин и несет свои могучие воды к заливу заливов — чтобы лечь там пленницей. Пленницей Золотых Ворот, вечно в поисках синей свободы, в гневе и поисках, поисках и гневе, взад-вперед, вечно — и напрасно.

Перевод Марии Коваленко

Под редакцией Григория Панченко

Спрингфилдская лиса

Этот рассказ входит в первый из знаменитых сборников Сетона-Томпсона «Дикие животные, которых я знал» (1898). Все персонажи этого сборника носят неофициальное название «звери, которые изменили Америку»: после того, как американцы (да и не только они) прочитали об этих животных, отношение к дикой (и не только) природе уже не могло оставаться прежним. И, конечно, несправедливо, что волк Лобо, псы Бинго и Вулли, мустанг-иноходец, кролик Боевой Конек и другие известны нашим читателям уже более ста лет, а с семейством спрингфилдских лис приходится знакомиться только сейчас.

Может быть, это связано с особой трагичностью рассказа, хотя вообще-то для сюжетов «Диких животных…» и не характерен счастливый финал. Может быть — с «излишним» (так ли?) антропоморфизмом, «очеловечиванием» животных: вскоре Сетону-Томпсону были предъявлены такие претензии, и «Спрингфилдская лиса» оказалась одной из первых в списке.

Отчасти эти возражения были даже справедливы — во всяком случае, если говорить не об описываемых фактах, а о трактовках. В дальнейшем Сетон-Томпсон старался не приписывать животным столь человеческие мотивы, как осознанное «убийство из милосердия» (допуская при этом, что случайное стечение обстоятельств вполне могло обеспечить сходный эффект). Но даже ошибаясь, он был гораздо более прав, чем все его критики, убежденные, что животные представляют собой «живые механизмы», движимые исключительно инстинктами.

И в любом случае, это не довод, чтобы откладывать знакомство с лисами из Спрингфилда.

I

Около месяца тому назад у нас стали таинственно исчезать куры, и когда я вернулся в Спрингфилд на летние каникулы, передо мной встала задача найти причину этих исчезновений. Вскоре она была решена. Птиц крали по тушке за раз перед возвращением в курятник, так что воров и соседей не стоило брать в расчет; кур не похищали с высоких насестов, а значит, это не могли сделать еноты или совы; никаких останков не находили, что исключало вину ласок, скунсов или норок, а улики определенно указывали на пройдоху Ренара^[24].

Прекрасный сосновый лес Эриндейла простирался на другом берегу реки, и, тщательно оглядев нижнюю переправу, я заметил лисьи следы и полосатое перышко одного из наших цыплят породы плимутрок. Поднявшись на дальний берег в поисках других улик, я услышал крики ворон позади себя, обернулся и увидел, как эти птицы носятся над бродом. При более внимательном взгляде мне открылась обычная история: вор поймал вора. Посередине брода лис сжимал что-то в своих челюстях — он шел с нашего скотного двора с очередной пеструшкой. Вороны, хотя и сами были бесстыдными воришками, первыми кричали: «Хватай вора!», вполне готовые к разделу награбленного.

А сейчас настало их время. Лис, чтобы вернуться домой, должен был пересечь реку, где и подвергся нападкам ворон. Он бросился на них и, конечно, отвоевал бы свою добычу, если бы я не полез в схватку, отчего он выронил уже мертвую курицу и исчез в лесу.

Этот обильный и регулярный сбор провизии, утащенной целиком, мог значить только одно: в норе у лиса несколько лисят, и моей задачей теперь стало найти их.

Тем же вечером мы с Бродягой, моим псом, отправились через реку в Эриндейлский лес. Когда пес стал нарезать круги, мы услышали доносящийся из зарослей лощины короткий, отрывистый лисий лай. Бродяга мгновенно бросился вперед по горячим следам и маячил вдали, пока его голос не затих где-то на возвышенности.

Примерно через час он вернулся и упал у моих ног, задыхающийся и перегревшийся, ведь на дворе стоял жаркий август.