Глаза женщины впились в мое лицо, как когти ястреба.
– Не настолько хорошо, как твой отец.
Я качнулась на каблуках назад:
– Они вместе работают.
Миссис Хансен покачала головой.
– Они знали друг друга и раньше. Вы, дети, думаете все, будто ваших родителей не существовало, пока вы не родились. Но Джером, твои мать с отцом и я – мы все учились в одной школе. – Лицо женщины сделалось пепельно-серым от усталости. – Джером еще тогда хотел стать офицером полиции, а то и начальником. Я это знала. Даже в школе ему нравилось командовать другими и указывать каждому, что ему делать.
Миссис Хансен напряглась так, словно собиралась закашляться, но не издала ни единого звука.
– Тогда Джером и Гари не очень ладили, – продолжила она. – Твой отец был снобом, хоть мне и неприятно так говорить. – Судя по тому, какой взгляд бросила при этом на меня миссис Хансен и как поджались ее губы, она совершенно не переживала из-за сказанного. – А Джером был выходцем из рабочего класса. Но со временем твой отец изменился, начал понимать его восприятие жизни, более трезвый и приземленный взгляд на мир, в котором есть не только прекрасные, возвышенные вещи, но и тараканы и змеи. – Челюсти миссис Хансен не прекратили двигаться, хотя с губ за несколько секунд не слетело ни слова. – Конечно, то же можно сказать о каждом жителе Пэнтауна, – рассмеялась наконец женщина, но ее смешок прозвучал глухо, как трение зимнего ветра о кору оголенных ветвей. – Вот откуда мне известно, что болтают соседи. Они, конечно же, лучше всех знают, что случилось с Морин. В Пэнтауне не происходит ничего, о чем
Я нахмурилась. Морин никогда не говорила мне, почему от них ушел отец.
Миссис Хансен съежилась, как шар, из которого вмиг вышел воздух. А потом жестом указала на лестницу:
– Ты сказала, что пришла забрать рубашку, забытую у Морин. Ты можешь подняться.
Она забрала у меня стакан, все еще полный воды. А я мысленно поблагодарила ее за то, что она не последовала за мной в комнату дочери. Хотя в голове промелькнуло: «А куда она сама пойдет?» И сердце сжалось от жалости. В доме миссис Хансен осталось так мало свободного места! Она как будто заживо хоронила себя. Комната Морин тоже была не убрана, но оставалась единственным местом во всем доме, где я могла нормально дышать.
Сначала я выдвинула ящики из ее стола. Я не нашла в них дневника подруги, зато обнаружила ту самую рубашку, которую дала ей поносить настолько давно, что она уже стала мала нам обеим. На всякий случай я запихала ее в задний карман – чтобы показать миссис Хансен, доведись мне с ней столкнуться на выходе. Затем я провела рукой за зеркалом туалетного столика, обшарила все углы стенного шкафа, переворошила липкую коробку с губной помадой на прикроватной тумбочке. Ничего. В разочаровании плюхнувшись на кровать, я устремила взгляд в окно. На другой стороне улицы стоял дом Клода; окно его спальни находилось практически напротив. Ему не раз приходилось напоминать Морин, чтобы она зашторивала свое окно.
Я все обыскала. Осталось обследовать ее постель (место, где и я хранила свой дневник). Я сунула руку под матрас. «Зря…», – пронеслось в голове. Уж слишком банально, слишком по-девичьи это было: не только вести дневник, но и прятать его под матрасом. Не таков характер был у Морин. Как вдруг… пальцы нащупали жесткую дужку спирального переплета. Я поспешила вытащить находку – толстую линованную тетрадь; на передней обложке была нарисована собака, пускающая слюни, как бешеная. Под ней выведены слова: «Открой на свой страх и риск».
Палец заскользил по контуру собаки. Я не знала, что Морин умела рисовать.
Чего еще я не знала о близкой подруге?
Открыв первую страницу, я увидела два мрачных предложения; они были написаны, точнее, процарапаны ручкой с таким нажимом, что бумага порвалась и буквы задвоились на следующей странице.
«Если я исчезну, значит, меня убили. Не допустите, чтобы это сошло им с рук».
Голоса мужчин над головой стали громче, как будто они приближались.
Бет не обращала на него особого внимания, когда он стал захаживать в ресторан. Она лишь узнала в нем человека из своей прошлой жизни. Да, она, конечно, замечала, что иногда он поджидал, когда освободится столик в ее секции, а не садился за любой. И по ее коже пробегали мурашки от того, какие взгляды он бросал на нее, когда думал, что она этого не замечала. Он не сводил с нее глаз, даже когда разговаривал с другими людьми.
Но Бет все это замечала.
Проблема была в том, что он был одним из немногих мужчин, которые