Звери дедушки Дурова

Здесь можно увидеть мою собаку Запятайку, которая стоит на прекрасной бронзовой подставке, поднесенной ей ее почитателями; страус, как живой, выглядывает из глубины ниши, представляющей его родной пейзаж; северные олени, добрые и терпеливые, как обитатели тундр — самоеды, изображены среди снежной пустыни с самоедом, на нартах (санках); вдали виднеется белый медведь на льдинах, освещенный заходящим солнцем, среди громад Ледовитого океана, а неподалеку виднеется и наше русское болотце с его обитателями журавлями. Это болотце я нарисовал сам, в память смерти на нем моего любимца Журки, который улетел у меня случайно из цирка. Музей не забыл и Мишку Топтыгина, и россомаху, которую я посадил под стекло, среди высокой травы; она крадется шаг за шагом за охотником… Останавливаясь перед нею, я вспоминал, как много я положил трудов, чтобы смягчить и уничтожить некоторое ее дурные инстинкты.

А вот и варран, громадный ящер; он напоминает мне о том, с каким трудом я его приручал… В глубине расщелины скал лежат, глядя на Тихий океан, мои морские львы.

В различных позах в нишах можно увидеть волка с козлом, медведя со свиньей, лисицу, орла и куницу, фотографические изображения моей «мирной конференции», где за одним столом, едят самые разнообразные животные: лисица, петух, орел, свинья, медведь, козел, собака. Все они мирно обедали у меня, сидя рядком. И хотел бы я громко крикнуть на весь свет:

— Люди, берите пример с моих животных.

И многое множество различных чучел зверьков и птиц и их фотографий рисуют в моем уме всю прошедшую трудовую, полную горя и радости жизнь…

Вот о них-то, о моих товарищах — зверях, я и хочу рассказать в своих книгах…

Автор.

Как я стал дрессировщиком

Это было много лет тому назад, когда я еще не думал о работе с животными на сцене, а ходил в кадетском мундирчике, маршировал с другими товарищами на плацу военной гимназии и учился стрельбе. На плацу нас, кадетов, неизменно сопровождала любимая собака, Жучка; мы с ней играли и кормили тем, что приберегали для нее из казенного обеда. И вдруг у дядьки явилась своя собственная собака. Жизнь Жучки сразу изменилась. Она теперь была помехой дядьке. Когда кто-нибудь давал Жучке кусочек, он ворчал и прогонял ее прочь, а раз плеснул на Жучку кипятком. Бедная собака с визгом бросилась бежать, и скоро мы увидели, что у нее на боку облезли шерсть и кожа.

В тот же день у нас по этому поводу, в уголке гимназического коридора, было экстренное собрание. Восемь товарищей судили дядьку. Мы разбирали его безобразно-жестокий поступок, говорили друг другу, что с этого дня дядька непременно будет травить нашу Жучку, чтобы все наши кусочки доставались его собаке. И наши сердца пылали гневом. Вместо того, чтобы придумать, как защитить Жучку, все только и думали, как бы отомстить дядьке.

Кто-то спросил:

— Что ж мы теперь сделаем?

— Надо его проучить… Убить его собаку.

— Убить… Убить…

— Камнем!

— Утопить!

— Да где ее утопишь?

— Повесить!

— Конечно, повесить.

Итак, решено: смертная казнь через повешение.

— Тянем жребий, кто должен повесить собаку, — сказал один из товарищей.

Написали восемь записочек с именами и стали тянуть жребий, Я развернул свою бумажку и прочел: «Повесить».

Это было страшное слово. Я должен был в первый раз в жизни совершить убийство. Решили сейчас же привести казнь в исполнение и пошли за собакой. Придя во двор, товарищи стали манить приговоренное животное. Собака подбежала, доверчиво виляя хвостом. И стало как-то неловко от этой доверчивости. Но один из товарищей злобно сказал:

— Ишь, гладкая… А у нашей Жучки бок облезлый…

Я закинул петлю на шею собаке. А потом повел ее под сарай. Собака шла спокойно, приветливо помахивая хвостиком. Вот и сарай, а посреди него темнеет под потолком сарая балка. Я поднялся на цыпочки и перебросил через балку конец веревки, а потом стал тянуть ее к себе. Мое сердце замерло, когда я услышал хрип собаки. Очевидно, веревка душила ее.

Меня охватил ужас. Что я делаю? Ведь сейчас я убью животное, которое не сделало никому вреда, которое так доверчиво дало мне набросить на него предательскую веревку. Разве оно в чем-нибудь виновато? Невозможно продолжать это скверное дело; надо отпустить веревку и бежать… бежать…

А что скажут товарищи? Разве я смею бросить дело, раз на меня выпал жребий? И разве не должны мы отомстить дядьке за Жучку? Я не хочу, чтобы товарищи называли меня трусом.

И я решительно потянул книзу веревку. Собака захрипела сильнее, а я почувствовал, что дрожу с ног до головы. И дрожащая рука не в силах была выдержать тяжесть тела собаки; она выпустила конец веревки, и собака шлепнулась на землю. Звук падающего тела заставил что-то оборваться у меня внутри. Я почувствовал ужас, жалость и глубокую любовь к собаке. Она, очевидно, задыхается в предсмертных муках. Необходимо ее добить и как можно скорее… только, чтобы скорее… чтобы не мучилась…

И, подняв с земли камень, не глядя на несчастное животное, я размахнулся. Камень шлепнулся обо что-то мягкое… Конец… Я убил…