Звери малой земли

– Таких уродов остается только четвертовать, – огласил во всеуслышанье голос из зала с заметным простецким говором. Толпа одобрительно зарокотала.

Было вполне очевидно, что все собравшиеся были настроены против Ким Сонсу. Но Ханчхоль по-прежнему не испытывал волнения за тестя, деда их троих детей (Сохи была вынуждена остаться дома, поскольку находилась на позднем сроке беременности, вынашивая их четвертого ребенка) и человека, которому он был обязан спасением от крайней нищеты.

Судья обратился к адвокату Сонсу – пухленькому бледному человеку с очками в толстой круглой оправе и фиолетовым галстуком-бабочкой. Юрист, прежде чем начать выступление, окинул презрительным взглядом зрителей.

– Ваша честь, как легко нам всем было бы, только сбросив с себя оковы бесчеловечности, самим предаться этому чувству. Однако это было бы крайне несправедливо. Мы сейчас заслушали список преступлений родственников Ким Сонсу. И да, дядя подсудимого определенно был предателем Родины. Но он мертв уже многие годы. Может ли человек нести ответственность за грехи своего дяди? Защита не представила каких-либо доказательств или свидетельств вины или предательства господина Кима за исключением того, что он поддерживал формальные отношения с полицейскими и жандармами. Ради собственной безопасности обвиняемый был вынужден изображать, что он питает расположение к указанным людям. Останется ли в Корее хотя бы один живой человек, если мы будем подвергать наказаниям каждого, кто находил возможным ладить с японцами? Ким Сонсу, вопреки обвинениям в его адрес, был на самом деле истинным патриотом, который неустанно трудился во имя независимости нашей страны. Его показная дружелюбность в отношении японцев была нужна для того, чтобы оставаться вне подозрений, – объявил адвокат, покачиваясь взад-вперед на носках отполированных кожаных ботинок.

В зале поднялась волна едва сдерживаемого негодования.

– Вот так скотина! – крикнул сзади какой-то мужчина. Так и осталось непонятно, к кому была обращена ремарка: к подсудимому или его адвокату.

– Протестую, Ваша честь, – встрял прокурор. Но судья поднял руку, и адвокат, улыбнувшись во весь рот, продолжил речь.

– У меня есть доказательства участия подсудимого в патриотической деятельности, – заявил юрист, отступая к столу. Когда он развернулся, в его руках оказался какой-то темный прямоугольный предмет. На первый взгляд он был похож на шкатулку, в которой женщины хранят драгоценности.

– С помощью этого деревянного клише Ким Сонсу изготовил десять тысяч корейских флагов для демонстрации 1 марта. Клише пролежало тридцать лет в особом тайнике, в подвале его издательства. – Адвокат поднял деревяшку высоко над головой, показав ее сначала судье, затем – присяжным, наконец – зрителям. Завитки в центре клише все еще хранили на себе следы темно-красной и темно-синей краски. В зале установилась напряженная тишина.

– Если бы подсудимого поймали с этой штукой, то его бы посадили в тюрьму, а возможно, и предали казни. Кто из присутствующих проявил такую же долю отваги ради нашего края? – бросил адвокат. Он говорил горячо, словно предвкушал победу. И он в самом деле был настолько уверен в исходе дела, что даже начал обдумывать, чем бы полакомиться за ужином. Ситуация в корне изменилась.

Не прошло и часа, и Ким Сонсу был объявлен невиновным и выпущен на свободу. Ханчхоль же был рад возможности вернуться к привычному ходу жизни.

* * *

Мёнбо верил в силу судьбы, которая сближает людей друг с другом и предопределяет, когда и при каких обстоятельствах людям суждено встретиться. Среди таких связей самые лучшие и важные – те, которые возникают между мужем и женой и между родителем и ребенком. Эти узы никакие превратности сломить не могли. Это ему было известно уже давно. А вот что ему только начало открываться – это то, что ненависть могла связывать людей не менее продолжительное время. Десятилетия он испытывал презрение к проамерикански настроенным правым, которые демонстрировали подобострастное восхищение перед США, придумывая себе английские имена и рассуждая с нафталиновой ностальгией о том, как все замечательно было во время учебы в Принстоне или Джорджтауне. До войны некоторые из этих людей даже просили США взять Корею под свой протекторат. Одни помыслы об этом Мёнбо считал непростительными.

Когда же его мечта о независимости наконец-то стала явью, он обнаружил с неким неясным чувством ужаса, что все его политические оппоненты вошли в состав правительства новой республики. Но Мёнбо все же полагал, что ему страшиться было нечего. При всем блеске ума Мёнбо был неспособен распознать, что существует род людей, которые живут и дышат одной лишь властью.