Он был единственным водителем на дороге в Инчхон, рассекавшей темной линией обширные светло-серые ячменные поля под паром. Луна все еще висела на западной части небес, когда он подкатил к фабрике. У входа его поджидал руководитель аппарата, который в своих мешковатых куртке-бомбере и твиловых штанах сильно напоминал пугало. Они прошлись по графику Ханчхоля на предстоящий день. На два часа дня было запланировано интервью для какого-то журнала, а на вечер – ужин с генерал-лейтенантом, который входил в ближайшее окружение президента Пак Чонхи.
– Столик забронировал? – поинтересовался Ханчхоль, снимая перчатки и засовывая их в карманы. Внутри фабрики у сборочных линий уже усердно трудились десятки сотрудников.
– Да, на 9 часов, в
– Отлично, – проговорил Ханчхоль, кивая. После войны
– Что там случилось с коленвалами? Их должны были доставить еще в понедельник. – Ханчхоль направился в обход по цеху. Помощник почтительно последовал за ним.
– Прибыли накануне, – ответил парень. Остаток пути к станции, где ему должны были показать новейший прототип, они прошли в полном молчании.
Недовольство отразилось у Ханчхоля только в нахмурившихся бровях. Его поставщики были вечно склонны задерживать поставки товара. В прошлом он бы сорвался на помощника и задумался над тем, чтобы в наказание поставщику сократить объем следующего заказа. Но в последнее время Ханчхоль проявлял меньше нетерпения по поводу подобных задержек. Он пришел к мысли, что если чему-то было суждено случиться, то оно чуть раньше или чуть позже, но обязательно произойдет. И, как бы ужасно это ни звучало, обратное правило также оказывалось верным. По этой причине он начал проявлять великодушие к людям, которым, вне зависимости от степени их трудолюбия, просто
Инженеры выстроились в ожидании возможности показать ему, что им удалось сотворить с двигателем. Рассматривая идеально подогнанные блестящие железные клапаны и цилиндры, неустанно сохраняющие в безупречной тишине порывы сдерживаемой энергии, Ханчхоль подумал, что он разглядывает собственное сердце.
Той холодной декабрьской ночью Яшма спала всего несколько часов. Когда начало светать, она, закутавшись в плотный свитер, вышла на террасу в ожидании рассвета.
Днем ранее коллеги по школе судачили в учительской по поводу недавней серии арестов. Яшма обычно избегала участия в таких разговорах. Остальные педагоги все были из благородных семей и в юности практиковались в игре на фортепиано и балетных танцах в Англии, Франции и Америке. Яшме было предельно очевидно, что они намеренно вплетали в свою речь обороты на иностранных языках, чтобы она не могла их понять.
– Пять парламентариев. Все – по обвинениям в причастности к коммунистам и шпионской деятельности. Одного из них даже уличили как наемного убийцу, которого Ким Ир Сен подослал убить президента… – Учительница игры на фортепиано выразительно подняла брови и сложила газету пополам. После того, как несколько лет назад северокорейский шпион умудрился пересечь границу и проникнуть в «Голубой дом»[54]
, даже среди наиболее респектабельных политиков обнаруживали самозванцев и тайных агентов.– Но не думаю, что в этом есть хоть крупица правды. Когда это закончится? Сколько еще людей потребуется арестовать? – тихо проговорила она.
– Не говори так, – прошептала балетный педагог, бросая тревожный взгляд на Яшму. – В любом случае один из них точно еще в период оккупации состоял в Коммунистической партии. Как его там зовут? Нам Чонхо?
– Что вы сказали? – выпалила Яшма. Учительница фортепиано передала ей газету.
– Знакомы с ним? – поинтересовалась педагог по балету, скрещивая руки на груди и прикидываясь искренне обеспокоенной.
– Нет, никоим образом, – ответила Яшма. Она лишь мельком просмотрела газету и побыстрее отложила ее в сторону. Но в действительности Яшма ощущала себя абсолютно обессиленной. Ей пришлось напрячь всю волю, чтобы изображать весь оставшийся день, словно ничего не произошло.