– Ну, таким образом мы, по меньшей мере, не будем полностью уничтожены. Что важнее: громко провозглашенная номинальная независимость или действительное процветание? Разве борьба за независимость не утрачивает смысл, если во имя этого ты истребляешь полстраны? Ты ведешь себя так, будто бы тебе наплевать на смерть. Но ведь весь смысл борьбы как раз в жизни, разве нет? – заметил Сонсу, и в его глазах Мёнбо явственно увидел правду, но правду именно
– Ты прав. Я не боюсь смерти. Но я также не считаю, в отличие от тебя, что наше сопротивление совершенно бессмысленно. Я принимаю твою помощь с благодарностью, которую не выразить словами. Но для меня и для многих людей, подобных мне… Для нас цель движения не в том, чтобы избежать исчезновения. Цель в том, чтобы сделать то, что должно сделать. Чувствуешь, что мы снова подошли к пункту, по которому ни ты, ни я не переубедим друг друга? Руководствуясь одной лишь логикой, нельзя понять, что хорошо, а что плохо. Я не намерен убеждать тебя видеть мир таким, каким его вижу я. Я могу признать только одно: моя душа требует, чтобы я завершил задуманное…
С этим Мёнбо надел шляпу, всем своим видом показывая, что визит подошел к концу.
Утром первого мартовского дня Чонхо проснулся с необъяснимым чувством беспокойства, вызванным неразборчивым шепотом на ухо.
Приятели уже давно пришли к мнению, что Чонхо обладал редкой способностью предвосхищать события. Мальчик успел поведать друзьям, что его отец охотился на тигров в Пхёнандо, и как раз по отцовской линии он унаследовал инстинкт к выживанию, свойственный животным – и людям, которые на тех охотятся. В глубине души Чонхо не знал, насколько это соответствовало действительности. Но, пожив на улице, он приспособился чутко считывать выражения лиц, вслушиваться в значения слов и распознавать тайный смысл молчания. Иногда ему самому казалось, что он чует перемену в воздухе, заранее избегая угрозы, будь то от стражей порядка, шайки мальчишек постарше или группки взрослых. Таким образом, ему удавалось неоднократно уберечь свою ватагу от опасности и в конечном счете завоевать их непоколебимое доверие.
Чонхо поднялся с грязной охапки соломы, которая служила им и полом, и постелью. Слева от него все еще спал Вьюн. Рядом с ним лежал Ёнгу. Пес устроился аккурат между мальчиками, на самом удобном месте в палатке.
– Вьюн, просыпайся, – шепнул Чонхо, тряся друга за плечо.
– Хм? Отстань, дай еще немного поспать.
– Давай просыпайся, – повторил Чонхо. – Что-то должно произойти сегодня.
– Ты о чем? – уточнил Вьюн, потирая глаза кулачками. – Что должно случиться?
– Не знаю. Что-то дурное, – сказал Чонхо. Только когда эти слова сорвались у него с языка, он понял, что именно ощущал.
– Нам сегодня надо быть поосторожнее. Я думаю, что нам не стоит разделяться на группы, как обычно. Лучше держаться вместе.
Обратив внимание на то, сколь серьезен был Чонхо, Вьюн окончательно пробудился и кивнул.
– Ты у нас главный, тебе и решать.
Пятнадцать мальчишек в сопровождении пса вместе покинули лагерь при первом появлении на горизонте бледно-розового диска солнца, напоминавшего глаз, вперившийся в город. Некоторые мальчики хотели приняться за повседневные занятия и развлечения, но Чонхо никого не отпускал. Вокруг жизнь кипела, как обычно, за исключением одного: Сеул переживал наплыв деревенских жителей, прибывших в город, чтобы поприсутствовать на похоронах императора, до которых оставалось пару дней. На улицах толпились торговцы, разносчики, рабочие и студенты. От их криков и шагов гудела дорога, укрытая свежим слоем снега. В бодрящем морозном воздухе витал манящий аромат жареных каштанов. Слюнки потекли и у мальчиков, и у пса, но вся компания постаралась забыть о голоде и продолжила блуждать по улицам.
Солнце уже было в зените, когда они добрались до широкой площади, которая была заполнена сотнями людей, по большей части – студентами, одетыми по форме.
– О, Чонхо, ты только посмотри на эту толпу! Бьюсь об заклад, что нам будет чем поживиться здесь, – радостно воскликнул Вьюн. Но Чонхо покачал головой. Его глаза устремились к высившейся на другом конце площади пагоде, перед которой стоял лицом к толпе студент в черной кепке и длинном зимнем пальто. На вид ему было не более 18 лет. Паренек поднял вверх сжатую в кулак руку, и толпа затихла.
– Сегодня мы провозглашаем Корею независимой страной, а корейцев – свободным народом, – начал студент, зачитывая текст с широкополосной листовки, которую он держал в руках. Его голос, по идее, должен был заглохнуть на таком расстоянии. Но холодный воздух разнес звук по всей площади, на которой вдруг стало противоестественно тихо.