Звери малой земли

Был теплый весенний день, когда воздух мерцает под лучами уже начинавшего припекать солнца. Во всем – деревьях, траве, домах – угадывалось тайное движение и незаметный рост. Ханчхоль стоял, облокотившись о стену, и щурил глаза от яркого белого света. Он всеми силами старался не схватиться за живот рукой. Сгорбленный от голода рикша – не лучшая приманка для клиентов. С зари, когда он прервал вынужденный пост, съев картофелину и ячмень на пару, ему удалось заработать всего одну вону. Он решил не возвращаться домой на обед, пока не получит хотя бы еще одну. Но часы уже неумолимо перевалили за четыре.

К нему направилась дама в кимоно, и он выпрямился. Под слоем белой пудры было сложно распознать, сколько ей было лет. Но кокетливая походка и жесты выдавали в ней молодую особу.

– Коко кара Хоммати мадэ икура какаримасука? – спросила она с улыбкой.

– Ни цзю-сэн дэсу[44], — ответил Ханчхоль. Дама кивнула, и он помог ей забраться в повозку. Японцы среди клиентов ему попадались крайне редко. Они по большей части не выезжали за пределы районов Мёндон и Хонмачхи, как произносили это название корейцы, не посещали даже совсем близкий квартал Чонно. Но деньги есть деньги. Женщина выглядела довольной. Наверное, ей было в диковинку кататься на рикше-тёсэндзине. Дама периодически прерывала молчание, бормоча что-то насчет погоды. Невнятные слова могли с равной долей вероятности быть обращены к нему или быть мыслями вслух. Длинный рукав ее кимоно ритмично развевался в такт движению разгоняющейся повозки. Ханчхоль помалкивал. Наконец они доехали до Хонмачхи, и она вручила ему банкноту в одну вону, наотрез отказавшись от сдачи. Он проследил взглядом за расшитым поясом, пока она не исчезла в толпе. Дама не произвела на него сильного впечатления, и все же он чисто инстинктивно добавил ее в коллекцию портретов женщин, с которыми ему пришлось повстречаться.

Ханчхолю было всего 19 лет от роду. Но он давно уже перестал считать себя молодым и отказался от причуд юности. Он гордился своим прагматичным отношением ко всему и вся. Иначе вертеться по жизни было невозможно. Днем и ночью Ханчхоль в первую очередь думал об успехе, а уже потом, в самую последнюю очередь, – о долге. Так, любовь он никогда не воспринимал как нечто особо ценное для самого себя. Это чувство напоминало ему отдаленную и покрытую тайнами горную вершину, которая казалась материальной лишь потому, что посторонние говорили о ней с убежденным благоговением. У самого Ханчхоля не было поползновений лично повидать ту гору. Она имела столь же отдаленное отношение к его реальности, как мысли о царстве небесном и геенне огненной. О женщинах он думал с какой-либо страстью только тогда, когда уединялся у себя в комнате, чтобы предаться рукоблудию, не осмеливаясь свободно дышать, чтобы ненароком не разбудить мать и сестер, которые спали через стенку. Вот тогда он прикрывал глаза и вспоминал какую-нибудь красавицу, которую возил прошедшим днем: приветливую куртизанку, которая заявила, что он «краше принца», или какую-нибудь «модницу», чьи стройные ножки, заключенные в шелковые чулки, открывались его взгляду при легком повороте головы.

И все же, когда он выехал из японского района и отправился на запад, его мысли обратились к единственной женщине, чей образ являлся ему не только во время полуночного удовлетворения слабостей. Женщине, которая удивляла его необычной значимостью для всего его бытия. Когда он в первый раз увидел Яшму у дверей театра, его охватило чувство, которое он не ощущал ни с кем другим: сильнейшее желание заговорить с ней. Одновременно Ханчхолю явственно казалось, что она также хочет переговорить с ним с глазу на глаз. Только присутствие подруги не дозволяло ей быть слишком откровенной. Между ними возникло скрытое, тонкое и оттого тем более ценное взаимопонимание, выражавшееся во взглядах украдкой и блеске во взоре. Так молодежь общается друг с другом лишь во время первых влюбленностей. Ночью после той знаменательной первой встречи он, лаская себя, испытал предельный экстаз.

Да, вначале им руководило лишь физическое влечение и любопытство, да и только. В этом он был абсолютно уверен. Тем не менее по мере того как он, став ее избранным рикшей, получил возможность лицезреть ее по нескольку раз в неделю, отношение Ханчхоля к Яшме стало особенным. Прежде ему было незнакомо подобное ощущение. С точки зрения Ханчхоля, всех людей можно было разделить на четкие категории: домочадцы, сокурсники, близкие друзья, другие рикши, клиенты, люди, с которых можно было поиметь какую-то выгоду, и так далее. К каждому человеку он относился согласно своей системе без какой-либо предвзятости. Однако его чувство к Яшме отличалось от его привычного отношения к куртизанкам, клиенткам и женщинам в целом. Она была и тем, и другим, и третьим, но выглядела и вела себя совершенно не так, как другие представительницы этих кругов людей. Ханчхоль думал о ней вне всяких категорий, просто как о Яшме.