Зверобой

Зверобой был удивлен столь пышной встречей: множество горящих глаз было обращено в его сторону, а старейшины племени поджидали приближения охотника, напустив на себя особую важность. Если бы в эту минуту кто-нибудь решился предложить принять в племя этого бледнолицего, столь сильного духом, то решение было бы почти единодушным.

Однако Натаниэль Бампо, зная законы индейской жизни, на этот счет не обольщался: все было не так просто. Два верховных вождя, как это часто бывает у бродячих племен, делили между собой власть над соплеменниками поровну, и никто не имел права оспаривать их решения. У мингов это был Расщепленный Дуб, прославившийся красноречием, опытом и хитростью; имя второго вождя, более молодого, сильного и отважного в бою, было Пума. Он был родным братом ирокезки Сумахи, вдовы убитого Зверобоем воина, получившей свое прозвище за многочисленность потомства.

– Вот я, а вот – солнце, – приблизившись, проговорил Зверобой. – Оно так же верно законам природы, как я – своему слову. Сразу сообщаю вам, воины: ваш ультиматум не принят! К вам возвратился пленник; теперь делайте со мной что хотите. Мои отношения с людьми и землей закончены…

Пума что-то свирепо пробормотал, но сдержался.

– Бледнолицый, ты поступил честно, – произнес Расщепленный Дуб. – У нас в плену мужчина, а не вороватый лис, и мы будем обращаться с тобой как с храбрецом. Ты убил нашего лучшего воина и взамен должен отдать собственную жизнь. Он не может в одиночку отправиться в страну духов, пока за ним не последует тень его врага. Тебе будут отданы такие же почести, как и самому храброму воину ирокезов. Ты готов?

– Я здесь, а распоряжаться моей судьбой – ваше право…

– Через час тебе объявят решение старейшин племени, – взмахом руки вождь дал понять Зверобою, что он свободен.

Женщины разбрелись кто куда, вожди скрылись в шалаше, а четверо рослых вооруженных воинов заняли посты на мысу. Захваченную пирогу отвели от берега и поставили на якорь поодаль от берега за линией часовых. Все эти меры были приняты потому, что белого охотника, сдержавшего слово, больше не связывали, хотя зорко наблюдали за каждым его шагом. И если бы сейчас ему удалось ускользнуть из лагеря, избежав пыток, это было бы сочтено достойным всяческой похвалы подвигом. Но не менее почетным было снова поймать беглеца.

Зверобой это знал и надеялся вырваться из плена, воспользовавшись любым удобным случаем. Он видел линию часовых и понимал, что прорваться за нее, не имея огнестрельного оружия, невероятно сложно. Спастись вплавь также невозможно – имея пирогу, индейцы легко настигнут его. Неторопливо прохаживаясь по берегу, охотник высматривал укрытия, где мог бы хотя бы на короткое время затаиться. Однако открытый характер местности и десятки бдительных глаз, устремленных на него, заранее обрекали на провал любую попытку избежать неминуемой смерти. Поэтому короткая передышка, которую он получил, казалась еще более тягостной, чем предстоящие мучения…

Его раздумья вскоре прервало приглашение предстать перед старейшинами, вновь собравшимися в центре поляны. Решение вождей взялся огласить Расщепленный Дуб.

– Бледнолицый, – торжественно произнес ирокезский вождь, – теперь мы знаем тебя. Ты доказал, что имеешь мужественное сердце. Но одна из наших хижин опустела, и вдова погибшего воина не сможет прокормить себя и своих детей. Ты справедлив, храбр и достоин лучшей участи, чем пытки и казнь, поэтому вожди решили, что тебе надлежит стать мужем Сумахи и позаботиться о ее сыновьях и дочерях. Наш народ снова обретет потерянного воина, уши Сумахи больше не услышат голодного детского плача, а твое сердце уже не будет делаварским… Итак – мы ждем, что ты ответишь!

– Достойный вождь, – вздохнул Зверобой, – именно этого я и боялся. Выслушай и ты мои правдивые слова, лишенные страха и ложной похвальбы. Я белый человек и христианин, мне не пристало брать жену из племени язычников, и я так не поступлю даже ради спасения своей жизни. Белый охотник с радостью согласился бы кормить детей убитого им в поединке индейского воина, но это невозможно – я не могу жить в ирокезском племени, не покрыв навеки позором свое доброе имя. Молодые ирокезы должны добывать дичь для Сумахи, и пусть она выберет себе мужа среди неженатых воинов вашего племени…

Среди мингов прокатился гул возмущения; особенно негодовала Сумаха, по возрасту годившаяся разве что в матери Зверобою. Но эти признаки недовольства были просто ничтожными по сравнению с яростью Пумы. Молодой вождь счел позором для себя даже то, что старейшины предназначили белого охотника в мужья его старшей сестре; теперь же, услышав, что пленник отвергает оказанную ему честь, Пума потерял рассудок от бешенства.

– Бледнолицый койот, – взревел ирокез, – ступай выть в свою вонючую стаю!.. – голос его еще не успел затихнуть, как смуглая рука взметнулась и сверкающий томагавк просвистел в воздухе.

К счастью, пленник, услышав полный злобы вопль Пумы, мгновенно отшатнулся и успел ловко перехватить топорик прямо на лету.