«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Пожар кое-как потушили, но заряжающему сожгло руку до костей. Радист отравился гарью и кое-как отошел лишь к вечеру. Паша Рогожкин, с багровым, покрытым волдырями лицом, был как не в себе. Бестолково суетился, поливал водой обожженные пальцы, а когда рассказывал Сане о случившемся, у него мелко тряслась голова.

– Знаешь, я думал, нам конец пришел. Ударило так, что двигатель сразу заглох. Меня словно бревном шарахнуло, все тело одеревенело. Гляжу, наводчик рот, как рыба, разевает, а под ключицей обгорелая дыра. Видно, на помощь хотел позвать, а тут кровь изо рта и раны как хлынула. И все это в полуметре от меня. Парень изо всех сил бьется, то ли вылезти хотел, то ли еще что, а тут дым, огонь, порох, как фейерверк, вспыхнул.

Саня слушал приятеля почти равнодушно. Он видел за день столько смертей, его самоходку не продырявили лишь чудом, и возбужденный долгий рассказ Рогожкина проходил мимо. Паша со спутанными, неровно подстриженными кудрявыми волосами, смотрел на него глазами, в которых читался так и не прошедший испуг.

Когда ужинали, Пантелеев налил Рогожкину кружку водки и приказал выпить. Заставил съесть несколько ложек каши, но пища в младшего лейтенанта не лезла. Контуженого командира машины отправили спать. Тимофей Лученок, выскребая котелок, заметил:

– Нервный какой-то лейтенант. Все обошлось, даже не ранило, а он не в себе.

– Рядом со смертью побывал, – коротко отозвался Коля Серов.

– Ну и что теперь?

Из полкового резерва прислали наводчика и заряжающего. В третьей батарее сильно повредило самоходку, погибли два человека из экипажа. Пантелеев отозвал в сторону Саню, угостил сигаретой.

– Не знаю, отойдет завтра Пашка или нет. Крепко его по мозгам ударило. Страх – это такая штука. Людей ломает, если себя в руки не сумеешь взять. Ты сам как?

– Ничего, – пожал плечами Чистяков. – Сколько людей погибло. Танки один за другим взрывались.

– Ладно, иди спать.

Перед рассветом Пантелеев показал на карте место, куда следовало двигаться машине Чистякова.

– Деревня Сухая Терёшка. Там речка небольшая. Сам ее не форсируй, встань на левом берегу под деревьями в километре от южной окраины села. Туда же подойдет через час рота Сенченко. Действовать будете снова вместе.

– Одному к деревне идти?

– Да. Танковый батальон вчера большие потери понес. Там сварка до сих пор работает, ремонт идет. Я даже не знаю, сколько машин у Сенченко имеется.

– Как Паша Рогожкин?

– Спит. Утром видно будет. Двигай, не тяни время. По крайней мере, немецких самолетов в воздухе нет. Осмотришься на месте, что и как. Затем вместе с Сенченко выбьете из деревни фрицев. По данным разведки, их там немного. Далее, вот в этом месте соединяетесь с основными силами.

Капитан ткнул пальцем в точку километрах в трех от Малых Терёшек. Как просто все на карте! Не война, а сплошная прогулка. Достаточно одной хорошо замаскированной батареи, чтобы все планы полетели к черту.

– Немного – это сколько? – спросил Чистяков. – Там разведка хоть побывала?

– Мотоциклисты покрутились, пару пушек и пехоту видели.

Младшему лейтенанту очень не нравилось, что самоходку, предназначенную для уничтожения укреплений и тяжелых вражеских танков, посылают в одиночку, считай, в разведку, которую толком не провели. Пантелеева вопрос подчиненного смутил. Другой, может, накричал бы в ответ, что врага надо не считать, а бить, но комбат был честным человеком и относился к своей небольшой батарее душевно.

– В общем, большого скопления войск не разглядели, а может, не рискнули на своих драндулетах в деревню соваться, – честно признался он. – Скорее всего там лишь вспомогательный узел обороны. Сам все выяснишь. Действуй осторожно, береги экипаж и без танков в эту Сухую Терёшку не суйся.

– Все будет нормально, – размяк от добрых слов младший лейтенант. – Мы все же «зверобои», а не просто так.