Уехал он от фабриканта с завидной добычей. Богатая цепь уже не светилась так беспардонно на бархатном жилете хозяина – светилась в другом месте, золотого «лонжина» в тесном часовом кармашке тоже не было – имущество это перекочевало к «представителю жандармского управления».
На прощание Котовский поднял указательный палец и, обращаясь к мануфактуристу, заметил назидательно:
– Пореже обращайтесь в полицию – богатство ваше целее будет. Понятно?
Мануфактурист взвыл было, но вовремя понял, что выть нельзя, и закусил зубами рукав пиджака.
Котовский по себе самому хорошо ведал, что такое воля для заключенных, поэтому случалось, когда он освобождал арестантов, и делал это преднамеренно.
После налета на казначейство в Бендерах, наделавшего особенно много шума, – не было человека ни в Бессарабии, ни в приморских поселениях, который бы об этом не говорил, Котовский решил «лечь на дно», подождать, когда утихнет шторм и молва скатится на другие рельсы, изберет другую тему, но тут до него дошла информация, что на запасных путях бендерской станции стоит одинокий вагон.
Вагон тот битком набит заключенными. Утром, когда придет поезд Унгены – Одесса, его должны будут прицепить к этому поезду. Котовский задумался: а почему бы, собственно, не освободить арестантов?
На пространные размышления времени не было, на расчеты-пересчеты – тоже, и Григорий Иванович начал действовать. Как всегда, действовал он стремительно, напористо, с выдумкой.
Когда до прихода одесского поезда оставалось всего ничего – один час времени, у арестантского вагона появился степенный, в потертой форме железнодорожник. Он вызвал начальника караула, тот немедленно высунулся из вагона. Железнодорожник передал ему приказ коменданта – явиться в станционное здание за путевыми документами.
Такие приказы выполняются беспрекословно – мало ли чего могло случиться: вдруг вагон погонят не в Одессу, а в Санкт-Петербург? Начальник караула, брякая шашкой, понесся к коменданту.
Едва он исчез, как конвой подогнал к вагону новую группу заключенных, хотя вагон был набит арестантами, как перезрелый арбуз семечками: некуда девать, ни одного человека больше не войдет. Скопилось более шестидесяти каторжников.
– Принимай пополнение! – зычно прокричал офицер, командовавший конвоем.
Жандармский унтер, оставшийся вместо начальника караула, в защитном движении выставил перед собою ладони:
– Вот вернется господин Родченко, он и примет.
– Твой Родченко может вернуться через два часа, а я не имею права держать столько времени заключенных на вольном воздухе, – прорявкал на него начальник конвоя. – Принимай их немедленно. Загоним в вагон, а там разберемся.
Жандармский унтер подчинился – начальник конвоя был офицером, а жандарм всего лишь унтером с тремя лычками, – на целую ступень ниже.
– Заводи! – покорно произнес он.
Едва дверь охраняемого вагона отъехала в сторону, прибывшие как арестанты смешались с конвоем, унтеру заломили за спину руки и перетянули запястья веревкой, начальник конвоя молодцевато взбежал по ступенькам вверх.
– Выходи, славяне! – гаркнул он на весь вагон. – Вы свободны! Все до единого! – На сторожей в жандармской форме он даже не глянул. Лишь скомандовал громко: – Охрану – под замок!
– Это Котовский, – сырым свистящим шепотом проговорил один из охранников, – лично!
Остается добавить, что наряды полиции, брошенные следом за освобожденными арестантами, никого не смогли поймать – все будто сквозь землю провалились, все до единого.
А секрет исчезновения был прост – Котовский к станции подогнал полтора десятка пролеток. На козлах каждой повозки сидел свой человек, который хорошо знал, куда надо ехать и с какой скоростью. Вот и получилось в итоге, что так счастливо освобожденные арестанты исчезли практически мгновенно. Ну, будто испарились.
И последнее, связанное с этой историей, – большинство из освобожденных были политзаключенными.
Полиция искала Котовского усиленно, искала едва ли не во всех городах Бессарабии, искала на Украине, в Одессе, на юге России, везде натыкалась на его следы, и не более того – самого Котовского не было.
Наконец полицейские дознались, что Котовский продолжает преспокойно жить в Бессарабии под фамилией поселянина Рудковского и имеет подлинные, вполне надежные документы. Начали искать человека под этой фамилией – и опять мимо.
А Григорий Иваанович к этой поре выправил документы на имя Ивана Ромашкана, коренного бессарабца, и устроился работать в имение помещика Стоматова – вначале ключником, потом управляющим имением. Оклад управляющего был, между прочим, очень неплох для того времени: восемьсот рублей в год.
В Бендеровском уезде имение Стоматова считалось одним из самых больших и богатых, земли помещика занимали сотни гектаров, на поля ежедневно выходили несколько тысяч человек, и управляющий Ромашкан умело командовал этой армией, мотался из одного угла имения в другой, старался присутствовать везде сразу, и иногда это у него получалось… В общем, Стоматов был им доволен.