Неужели все?
Звук приближался, усиливался, вот шаги раздаются ближе и ближе, скоро конвой окажется у дверей его камеры… Но что это? Шаги неожиданно исчезали.
Что это было? Галлюцинация?
Не приведи господь кому-нибудь в течение сорока пяти дней и ночей ожидать собственную смерть…
Легче становилось, когда приходил рассвет, небо призывно розовело и наступало утро. Именно на рассвете, когда сна не было ни в одном глазу, Котовскому пришла мысль написать письмо жене командующего фронтом Надежде Владимировне Брусиловой-Желиховской и попросить защиты.
Ведь ее муж, которому было подчинено двенадцать губерний, согласно законам военного времени должен утвердить приговор и на него соответственно можно повлиять через жену. Психологически это был очень верный ход – умирать Котовскому не хотелось. Письмо, которое он отправил Надежде Владимировне, сохранилось, оно находится в архиве.
Работы у жены командующего фронтом было много: благотворительные мероприятия и сборы, снабжение воинских частей подарками и медикаментами, обеспечение санитарных поездов, госпиталей, приютов и так далее, – так что ни дворник, ни швейцар не пустили к госпоже мальчишку, прибежавшего из тюрьмы с письмом.
Но поскольку Брусилова сидела до полуночи за письменным столом – работы было много, конца-края ей не было видно, несмотря на помощь трех секретарей, то очень поздно к ней пришла горничная, сказала, что взяла у мальчишки это письмо – жалко стало паренька, да и от письма этого, как сказал пацан, зависела жизнь человека.
Брусилова взяла письмо, прочитала – оно ее тронуло. Во-первых, фамилии Котовского была ей знакома, во-вторых, автор послания просил лишь смягчить ему участь, обещая, что никогда больше не вернется на дорогу грабежа.
Котовский писал, что он «никогда не произвел ни над кем физического насилия, не пролил ни одной капли крови, не совершил ни одного убийства», подчеркивал специально, что всегда «высоко ценил человеческую жизнь и с любовью относился к ней как к высшему благу, данному человеку Богом».