Звезда атамана

Григорий Иванович написал: «Я знаю, что как отверженный (а Котовский проходил по делу как “лишенный всех прав состояния” – то есть был человеком, которому не принадлежала даже собственная жизнь, не говоря о чем-то еще – имуществе, имени, гражданских правах) я лишен права чести умереть от благородной пули, но как потомок военных, как искренний и глубокий патриот, стремившийся попасть в ряды нашей героической армии, чтобы умереть смертью храбрых, смертью чести, но не имевший возможность это сделать в силу своего нелегального положения, умоляю об этой высшей милости…»

Письмо это, стиль которого сохранен, Надежда Владимировна получила восьмого октября шестнадцатого года, а за сутки до этого, седьмого числа, дело Котовского вместе с решением суда было отправлено на подпись Брусилову.

Было уже очень поздно – ночь, – когда Надежда Владимировна прочитала письмо Котовского; несмотря на путаность стиля, она впоследствии назвала письмо «обстоятельным, красноречивым», сочувствовала автору и тоже считала, что его нельзя «вешать, как собаку».

Утром Надежда Владимировна перекрестилась и стала действовать – прежде всего, «телефонировать» разному одесскому начальству. Как она потом написала в своем дневнике в тысяча девятьсот двадцать пятом году (откликаясь на гибель Котовского), первый звонок она сделала генерал-губернатору Эбелову, следом – градоначальнику Сосночскому, потом – военному прокурору Одессы… Те отговаривали ее от заступничества, просили не вмешиваться в это дело.

– Охота вам беспокоить Алексея Алексеевича? – с неким недовольным смешком говорили они. – На рассвете эту собаку Котовского вздернут, и дело с концом.

Брусилова была против этого и села за письмо к мужу. Она уже заканчивала писать его, когда в комнату вошла горничная – та самая, которая поздним вечером принесла ей слезное послание Котовского.

Горничная сообщила, что один из жандармских офицеров едет курьером в штаб фронта, боится опоздать на поезд – времени у него в обрез. Но говорит, «раз обещал заехать к генеральше, то обязательно заедет»…

– Он здесь, Надежда Владимировна, – сообщила горничная.

– Зови его скорее сюда, – попросила Брусилова.

Жандарм вошел, вежливо звякнул шпорами. Лицо его было потным, с нетерпеливым выражением: сразу было видно, что человек очень спешит. Надежда Владимировна вручила ему конверт с письмом, в отдельном конверте отдала послание, пришедшее из тюрьмы.

– Отдайте это генералу в руки, как только прибудете в штаб, – велела она.

На следующий день Надежда Владимировна узнала, что муж задержал дело Котовского, не стал утверждать приговор, а восемнадцатого октября вообще заменил казнь каторжными работами.

Известно всем, что характер у Брусилова был жесткий, прежде чем кого-то помиловать, он подробно изучал дело и известно немало случаев, когда в помиловании он отказывал. В частности, отказывал и своим солдатам, провинившимся в окопах…

На каторгу Котовского не отправили: второго марта в России сменилась власть: Николай II подписал отречение от престола.

Через несколько дней Россия узнала: главное действующее лицо в стране отныне – Керенский, власть на местах так же, как и в Петрограде, зашаталась, на губернские троны уселись новые люди, судьбой России занялось Временное правительство – не самое удачное из всех правительств, которые властвовали в стране.

Собственно, «временным» не было никакого дела до того, что творилось в России, видать, потому правительство и называлось Временным.

В Одессе на пост начальника тюрьмы заступил пехотный поручик, самый обычный, который ничего, кроме маршировки «ать-два!» не знал, а о законах российских и вообще правоохранительной деятельности имел представление не большее, чем о передвижениях Марса и Сириуса во Вселенной.

Заключенным новый начальник не понравился, в результате восьмого марта они взбунтовались. Поручик не стал их удерживать – мол, куда хотите, туда и идите, и если бы не Котовский, они бы наверняка разбежались. Все до последнего мухрика. Но авторитет Григория Ивановича был велик и одного его «Цыц!» хватило для того, чтобы большая часть камер вновь оказалась заселенной. Многие одесситы, говорливые люди, не хотели верить, что Котовский никуда не убежал.

Слухи эти рассеяли городские газеты – о Котовском в Одессе писали не меньше, чем о Керенском в Петрограде.