Звезда атамана

Грек понимающе кивнул. Колесников еще раз оглядел Котовского, потом снял с переносицы пенсне и устало поморгал глазами, словно бы давал гимнастическую нагрузку векам, затем потер пальцами лоб, височные выемки.

– Вы на ногах перенесли «испанку», – неожиданно проговорил он. – Было такое?

– Было, – не стал отрицать Котовский. – Пока бежал из Екатеринослава сюда, ни хлеба у меня не было, ни лекарств.

– Я вас положу к себе в госпиталь, чтобы подлечить немного, – сказал Колесников, замолчал, следя за тем, как между столиками к ним пробирается мальчик, наряженный в шелковую красную рубаху, перепоясанную витым золотистым шнуром. На ладони мальчик держал небольшой поднос с чашкой кофе.

Действовал мальчик ловко, на ходу снял с подноса чашку и беззвучно приземлил ее на столик. Прямо фокусник какой-то.

– Молодец! Настоящий виртуоз, – похвалил его доктор, сунул в руку серебряный гривенник – небольшую монетку, схожую с крохотной луной. – Спасибо! – Проводил мальчика внимательным, все засекающим взглядом.

– Никого из знакомых в Одессе не осталось, – пожаловался Котовский доктору, – куда ни заявлюсь – всюду закрытые двери, а хозяин либо сидит, либо в бегах, либо убит.

– В Одессе сейчас что ни войско, то своя контрразведка. А эти люди ни с кем не считаются, у них свои осведомители. Действуют контрразведчики, в основном, по наводке, – пояснил доктор. – Под гребенку их угодили очень многие.

– Ясно, – наклонив голову, тихо произнес Котовский, щелкнул пальцами, прося еще одну чашку кофе. – Что делать?

– Для начала явиться ко мне в госпиталь, а там посмотрим…

Так и поступили.

Когда Котовский возник в палате с помазком для бритья, золингеновской бритвой, размельченным в пыль мятным мелом – зубным порошком и небольшим походным полотенцем, чтобы можно было промокнуть лицо, то невольно остановился в дверях.

В маленькой, пахнущей известкой палате было две койки, одна, предназначенная для Котовского, была свободна, а на второй… на второй лежал боец его отряда Виктор Гарский. Гарский был совершенно не похож на себя – наголо остриженный, худой, лишившийся коротких щегольских усиков – обрил их, хотя всегда ими щеголял и тем был привлекателен для девчат…

– Виктор!

Гарский на всякий случай приложил к губам палец: здесь, мол, и стены слушают…

За спиной у Котовского возник врач Колесников в докторском, до хруста накрахмаленном белом халате, со стетоскопом, перекинутым через шею. Поправил на переносице пенсне.

– Здесь можете говорить без опаски, – сказал он, – чужого к вам не подселю. Лежать будете вдвоем.

И Гарский, и Колесников были членами партии большевиков. Теперь им сообща предстояло найти ниточку к разгромленной, скорее всего, кем-то выданной контрразведчикам организации.

Через две недели доктор сообщил, что кончик найден и им предстоит встреча с Криворуковым. Криворукова Котовский знал – вместе ходили в атаку на вихляющиеся румынские цепи: те, набравшись крепкого местного самогона, пытались ворваться в Кишинев. Запомнили самонадеянные румыны ту схватку надолго… Вместе с Криворуковым на плотах форсировали и безбрежно разлившийся Днестр… Ныне Криворуков руководил Бессарабским бюро при областкоме партии большевиков.

Когда доктор сказал, что нащупал выход на Криворукова, у Григория Ивановича даже на душе сделалось легче, вот ведь как.

На совещании, которое провели с Криворуковым в саду, изображая из себя сборников «белого налива», решили создать диверсионную группу – слишком уж вольно чувствовали себя в Одессе крикливые румыны со своими хозяевами-немцами, сменившими полевые каски «фельдграу» на невыразительные серые фуражки, англичане, притащившие в Одессу добрую половину королевского флота, деникинцы, начавшие лютовать в городе просто безмерно, – всем им надо было дать по рукам.

Определили основную явку – Криворуков назвал ее базовой, – в табачной лавке на Новом базаре. Вторую явку наметили на Большом Фонтане, в доме, украшенном вывеской «Часовых дел мастер». Вывески, вывески… Одесские вывески – это особая статья украшения улиц, Котовский любил их, неказистых вывесок в городе не было, – яркие, остроумные, притягивающие к себе взгляд, они могли удивить самого искушенного человека.

Недалеко от жестяного щита «Часовых дел мастер», приколоченного к боковине дома, фасад одного из зданий украшала вывеска очень лихая, дразнящая всякий требовательный взор: «Мужский портной, он же и медам». Такая вывеска могла появиться только в Одессе.

А на одной из улиц, кажется Кузнечной, жили трое портных. И все – уважаемые. Так портной, живший в крайнем доме, на своей вывеске начертал синей масляной краской: «Здесь работает лучший портной в Европе». Второй мастер наперстка, почесав ногтем затылок, написал на своей рекламе: «Здесь работает лучший портной в мире». Третьему, естественно, надо было переплюнуть своих соперников. Но как это сделать? И он переплюнул, сочинив на своей вывеске: «А здесь работает лучший портной на этой улице». Соперникам его крыть было нечем.