Звезда атамана

Запасные явки определили в кабачке «Открытие Дарданелл», в маленькой лавчонке на Ришельевской улице, по соседству с молочной «Неаполь» – оттуда было очень удобно уходить, а в подвале хранился динамит… В лавчонке Котовский обязательно покупал себе сигары. Были и другие явки.

Диверсионный отряд был сколочен быстро – очень уж неприятно было смотреть, как выхаживают по Дерибасовской улице чопорные германские офицеры, похожие на гусаков, и суетятся, зыркают глазами во все стороны проворные румыны, любители толкнуть что-нибудь из-под полы. С румынами ухо надо было держать востро – они умели обобрать и вообще раздеть человека на ходу, большие были специалисты по этой части. Степеннее всех держались австрийцы. И вообще, как выяснил Котовский, воевать им не хотелось и, если бы не немцы, любившие угощать союзников плетками, а при случае даже применявшие оружие, вряд ли знатоки венских штруделей и вальсов Штрауса задержались бы в Одессе надолго: через несколько дней их бы и след простыл.

После встречи с Криворуковым Григорий Иванович, еще не избавившийся от последствий «испанки», быстро пошел на поправку, – еще вчера и позавчера казалось, что под ногами совершенно нет земли, ушла она, и он ощущал себя человеком, повисшим в воздухе, лишенным дела, друзей, привычной среды обитания, – а сейчас это исчезло: и земля твердая была, и друзья появились, и дело боевое, требовавшее твердости, решительности, возникло, а с делом наметилась и ясная цель, которую обязательно следовало достичь.

Человек, имевший на руках документы помещика Золотарева, обиженного большевиками, взял под свой контроль железную дорогу, добывал оружие, занялся подпольной типографией, – такая очень была нужна большевикам, – и вскоре в городе начали появляться издевательски острые, едкие листовки, читая которые, оккупанты начали боязливо оглядываться: а не засадит ли кто-нибудь из-за угла им булыжником по голове?

Отряд свой Котовский разбил на пятерки, люди его сделались почти неуловимыми, их словно бы не было нигде, и одновременно они были везде, оккупанты ощущали это каждый день. Контрразведки их с ног сбились, выискивая в подвалах, в домах, чуть ли не в печных трубах, в подземельях и на чердаках одесских супостатов: где они? – и не могли найти – не было их!

А подпольный отряд Котовского тем временем рос не по дням, а по часам и вскоре увеличился до двухсот пятидесяти человек. Сам Котовский, глядя на мельтешню немецких, французских, румынских, деникинских контрразведок, выходил из большого гостиничного номера, снятого недавно, – в номер этот могла вместиться половина его отряда, – и, покуривая изящную трубку, вырезанную из корня вишневого дерева (увлечение трубкой у него успешно сочеталось с гаванскими сигарами), насмешливо щурился: ищите, господа, ищите. Максимум, что вы найдете, – пару пуговиц, оторвавшихся от ваших штанов во время поисков.

Он знал, что контрразведчики усиленно гоняются за ним, его имя едва ли не на заборах пишут, оккупанты недовольно морщатся, слыша фамилию Котовского, а одесситы восторженно аплодируют – он сделался народным героем.

Несколько раз проверяли и его документы, но богатый помещик Золотарев, здорово обиженный большевиками и еле ушедший от них, обязательно оказывался вне подозрений.

А между тем иностранные гости забеспокоились, засуетились в нешуточной тревоге: большевистская пропаганда начала здорово действовать на их солдат, и настолько серьезное сложилось положение, что непрошеным гостям пришлось даже создать специальный комитет по борьбе с большевистской агитацией.

Печатная продукция большевиков выплескивалась на иностранных солдат захлестывающим валом, контрразведкам было понятно, что против них работает целая типография и типография немаленькая, которая выпускает и листовки, и политическую литературу, и прокламации, что регулярно появляются на одесских заборах и стенках домов, и ходовые брошюры на немецком и французском языках, смысл которых был заключен в одном: господа оккупанты, отправляйтесь поскорее домой, пока руки-ноги целы, вас в Одессу никто не приглашал.

Дело было поставлено с размахом: листовки находили в своих карманах даже деникинские офицеры, не говоря уже о ридикюлях гувернанток и кошелках горничных, которые на рынке закупали продукты для своих хозяев.

Результат не замедлил сказаться: французские солдаты, например, перестали выполнять приказы своих командиров, а некоторые из них, знакомые с учением Маркса, заводили в частях разговоры о мировой революции – неплохо бы, дескать, и родную Францию сделать свободной и равноправной. Долой баронов, сыплющих жирную перхоть на пиджаки, мучителей-графьев, измывающихся в своих поместьях над нищими крестьянами, растолстевших заводчиков, не выплачивающих зарплату рабочим…

Такие настроения очень не нравились командующему войсками Антанты на юге России Бертело, он даже ставил вопрос о том, что неплохо бы наиболее крикливых и упертых петухов поставить к стенке и устроить показательную казнь.