Звезда атамана

Бригада стояла в Рославле, тихом купеческом городке, пахнущем яблоками – в преддверии зимы всегда пахнет антоновкой, чьи плоды могут храниться до лета будущего года, яблоками душистыми и очень крепкими, хрустящими на зубах, как молодая репа. На юге, в Бессарабии, таких яблок не было – не росли из-за жары.

Каменский относился к категории людей, которые привыкли больше делать, чем говорить. Он поспешно оделся и выскочил на крыльцо.

Как бы там ни было, в четырнадцать ноль-ноль первый полк бригады, одетый, как и положено, в шинели и буденновские шлемы, обутый в валенки, погрузился в теплушки товарного состава.

Железные шпеньки труб над всеми без исключения теплушками дымили усиленно, веселые кудрявые хвосты вылетали из них вместе с искрами и хлопьями огня, – бригадные интенданты так усердно не топили, наверное, даже бани, – при виде таких оживших теплушек у Каменского даже на душе сделалось светлее.

Для второго кавполка уже ни шинелей, ни обуви не было, поэтому первый полк, попав в натопленные загоны, живо поснимал с себя все теплое и сдал интендантам, те похватали одежду и обувь, погрузили в фуры и вскачь понеслись через весь Рославль к казармам, где их ждал второй полк, одетый пока еще по-летнему.

Добравшись до поезда, второй полк сделал то же самое, что и первый: снял с себя теплую одежду и обувь и вручил интендантам, те, погоняя взмыленных лошадей, понеслись в казармы…

Думали уложиться в отведенное время и под барабанный бой покинуть железнодорожную станцию или, может, даже выиграть немного в минутах, но не получилось – последних бойцов фуры доставили в эшелон в легком летнем обмундировании и чуть ли не босиком – процесс переодевания все-таки неоправданно затянулся.

Впрочем, не это беспокоило Котовского, а совсем другое – многие бойцы простудно сопели, надрывались в кашле, кхекали, держались за животы.

Когда солдат держится за брюхо, это плохо – может быть брюшной тиф. А когда человек кхекает, сопит – тоже плохо, это может оказаться признаком сыпняка, – тифа сыпного.

Котовский и его штаб также расположились в теплушке, пассажирского вагона для командиров на небольшой рославльской станции не нашлось.

И, кроме того, большую головную боль все-таки рождала ситуация с теплым обмундированием – а что если и в заснеженном Петрограде бойцов придется выводить из вагонов босыми? И ему, комбригу Котовскому, будет стыдно, и другим командирам, независимо от их должностей, также будет стыдно, а бойцам просто-напросто опасно: тиф ведь не дремлет ни на юге, ни на севере…

Когда до Петрограда оставалось совсем немного, километров двести, вагоны с котовцами остановили и загнали на запасные пути. Григорий Иванович невольно потяжелел лицом, на щеках у него вздулись желваки:

– Что случилось?

– Сейчас узнаю, – Каменский набросил на плечи шинель и выпрыгнул из теплушки.

Вернулся он минут через десять, просветленный, с улыбающимся лицом. Котовский глянул на него исподлобья:

– Ну? – Причин для того, чтобы улыбаться и вообще светиться, как гусиное перышко на солнце, он не видел.

– Полный порядок, Григорий Иванович, – Каменский не выдержал, потер руки. – Нас ждут два вагона с теплым обмундированием и обувью для бойцов.

Тут невольно засветилось лицо и у Котовского.

– Великолепно! Отличная новость! – воскликнул он и также потер ладони. – А то я уже приготовился положить голову на плаху.

– Это еще не все, Григорий Иванович.

– Что еще?

– Нам дают штабной вагон.

Котовский оглядел теплушку, в которой они тряслись уже целую неделю, стукнул костяшками пальцев по доскам обшивки.

– Да мы уже и к этому шкафу привыкли, – проговорил он спокойно, – даже картошку научились варить на ходу. Можем обойтись тем, что есть.

– Командиру бригады положен штабной вагон, – назидательно произнес Каменский, – а раз положен, то, наверное, должен быть. Кое-что нам из продуктов выделили – несколько оленьих туш.

– Говорят, мясо оленье целебное… – Котовский озабоченно помял темя, заболевшие бойцы не выходили у него из головы: может, оленина сумеет вытянуть из них разные простуды и хвори?

– Вот и будем лечить своих орлов, – в голосе Каменского послышались обрадованные нотки. – Но докторские микстуры тоже не помешают: кашель олениной не лечится.

Котовский отодвинул дверь вагона, поежился от острого холодного ветра, ударившего ему в лицо, отметил, что под самые колеса вагона подгребается колючий снег.

– Сколько нас продержат на этом разъезде? – спросил он у Каменского.

– Железнодорожники темнят. Говорят, как только поступит приказ, так сразу и отправят.

– Оленина нам сейчас в самый раз. Надо, чтобы повара приготовили из нее горячее. Суп, шулюм, шурпу, что-нибудь еще – они знают.

– На переобмундировку, еду, лечение и прочее нам понадобится не менее трех часов, Григорий Иванович.

– Значит, будем просить привал на три часа. Плюс один час – резервный. Освободимся раньше – раньше попросимся в дорогу…

На разъезде, слава богу, имелся телеграф, Каменский довольно быстро связался с Петроградом и получил добро на четыре часа отдыха – видать, там, наверху, понимали, в каком состоянии находится бригада Котовского.