Звезда атамана

Комбриг нарочно нагонял в голос жалобных ноток, и Оля опускала голову: она действительно беспокоилась за этого большого, очень сильного, умеющего заразительно смеяться «старика», способного говорить правду и только правду и никогда не врать. Шакина хоть и была молода, но уже кое-что повидала в жизни, научилась душой чувствовать ложь, умела разбирать ее оттенки, даже те, когда ложь находилась рядом с правдой и мало чем от нее отличалась.

У машиниста нашлась веревка, которой измерили несколько шпал, выходило, что каждая шпала имела в среднем длину в два с половиной метра.

Нужно было поставить не менее восемнадцати шпал: задача, от которой вспухла бы голова даже у великого Кутузова, но только не у Котовского.

Надо было, чтобы обабки эти имели одинаковую толщину, все их нужно было подровнять, чтобы рельсы не провисали там, где возникал зазор.

Инженеров среди пассажиров не было – в основном представители крестьянского класса и рабочих, работяг от земли было в полтора раза больше, чем металлистов.

– Не робей, ребяты, ставь рельсы безбоязненно, там, где возникнет воздух, заколотим его клиньями, – подбадривал народ машинист.

К утру новые шпалы были подведены под рельсы.

Усталый машинист выпил морковного чая (чайник он очень сноровисто вскипятил на углях топки – умелый был человек), опустошив кружку, вытер усы обратной стороной ладони и сказал обыденно и просто:

– Поехали дальше.

Состав он теперь вел очень аккуратно: один раз повезло – увидел издали изуродованный железнодорожный путь и ударил по реверсам (если бы скоростенка была чуть выше, могло быть худо), – второй раз может не повезти. Ведь жизнь и судьба связаны тесно, идут вместе, судьба крутит жизнью, как хочет… Существует закон парности случаев, когда случившееся повторяется вновь, и эта штука – обязательная. Про закон парности машинист услышал однажды от одного мудрого человека и понял, что этим коварным постулатом пренебрегать ни в коем разе нельзя.

В тот день им здорово повезло, они одолели двести километров, – на целых две сотни приблизились к благословенному теплу.

И что еще хорошо – приключений никаких не было: и беляки по дороге не налетали, и водой на крупной станции заправились, и даже мешок муки купили у местных куркулей.

А вот утром следующего дня в длинной плоской балке, которую наискось пересекала железная дорога, остановились – пришлось остановиться. Они увидели внесшуюся в цепкие густые кусты лошадь, прошитую несколькими пулями и пустые сани со стоявшим в них пулеметом «максим».

Рядом с санями лежали двое в буденновских шлемах – возница и стрелок-пулеметчик. Котовский первым выскочил из вагона и, проваливаясь по колено в снег, двинулся к мертвому расчету.

Схватка в этом месте случилась жаркая, снег был испятнан кровью, но потом и красные ушли, и белые ушли, ни те ни другие в горячке боя не заметили полегший пулеметный расчет. В санях стояла и коробка с неистраченной пулеметной лентой. Под ней лежали еще две ленты, уже израсходованные, пустые, под ними россыпью – патроны.

Повезло, ничего не скажешь… Очень даже повезло. Котовский не смог сдержать себя, расплылся в улыбке.

– Кипелый, ну-ка возьми пару бойцов и тащите пулемет в наш вагон.

Кипелый поморщился – не хотелось ломаться, но, увидев лицо комбрига, поспешно похромал к саням, в которых стоял «максим».

– Помогите ему кто-нибудь еще, – попросил Котовский и подсоблять подручному Япончика кинулось сразу несколько человек. Григорий Иванович не выдержал, засмеялся снова. – А тебя, если не будешь отрабатывать билет на благословенный юг, я из нашего загона высажу, – пообещал он Кипелому. – Переведу в тамбур.

– Григорий Иванович, все будет в ажуре, в большом ажуре… Зуб даю на отруб! – Кипелый поддел ногтем большого пальца неровный ряд коронок, блестевших у него во рту, и гордо вздернул голову, – это в понимании гоп-стопника было не меньше клятвы, за невыполнение которой оступившемуся могли пустить кровь.

Кряхтя, Кипелый с целой командой помощников, – набралось их много, – поволок пулемет к вагону Котовского.

– А вы тащите патронный ящик с лентами, – велел он двум другим добровольцам, – и пошустрее.

Через три минуты и пулемет, и патроны с лентами уже находились в вагоне.

– Это хозяйство нам очень даже пригодится, – сказал Котовский.

Он как в воду глядел, – чутье Григорий Иванович имел революционное, – на следующий же день пулемет пригодился.

Было раннее, выжаренное морозом утро, свежий прозрачный воздух имел розовый оттенок, внезапный паровозный гудок прозвучал особенно надрывно и мигом разбудил пассажиров.

Гудок повторился. Значит, на месте машиниста сидел сам старый паровозник, а не его молодой сменщик-невидимка; Котовский знал, что он существует, но ни разу молодца не видел, словно бы человек этот не имел физической оболочки.

Котовский первым понял, что кто-то пытается остановить поезд, а это дело серьезное, метнулся к двери, отодвинул ее в сторону.

Параллельно поезду скакали всадники, человек тридцать, гикали азартно, взмахивали клинками.