Котовский чувствовал себя много лучше, болезнь с каждым километром, оставленным позади, вытряхивалась из него, хрипы, прочно засевшие, как казалось ему, в груди, понемногу спрятались куда-то, – хотя некоторое время и пытались возникнуть вновь, взять свое, но не тут-то было, – и хрипы исчезли совсем.
В общем, еще немного – и комбриг поправится окончательно.
Уже прошло две недели, а Харькова все не было и не было, поезд тянулся вдоль разбитых станций, сгоревших садов и домов, опустевших деревень – Гражданская война сокрушительным катком проехалась по этой земле.
На одной из остановок Оля Шакина побежала к паровозу.
Из будки высунулся машинист – худой, с запавшими щеками и красными от бессонницы глазами.
– Дядя Егоров, у нашего вагона вопрос, один на всех: когда же будет Харьков? – прокричала Шакина ему снизу вверх.
– Если никаких приключений на нашу долю не выпадет, то через три дня будем в Харькове. А ежели выпадут, тогда… – машинист замолчал и выразительно развел руки в стороны.
Харьков и верно находился где-то за горой, уже совсем близко, осторожный Егоров, как поняла Оля, взял себе три дня форы – машинист не любил и не умел обманывать пассажиров, – очень уж изменилась природа, ощущалось, что вот-вот возьмет свое весна.
И воздух пахнул весной, – в нем отчетливо ощущался аромат первых, пробивающихся через снег на поверхность цветов, распускающихся почек и крохотных зеленых листков, поспешивших развернуться на ярком, уже начавшем ощутимо пригревать землю солнышке.
Вагон, в котором ехал Котовский, был набит людьми под самую завязку – Григорий Иванович подбирал по пути всех отставших красноармейцев, всем давал место, всех пригревал: люди, умеющие воевать, опытные, пригодятся ему в бригаде.
И когда через семнадцать дней поезд, ведомый все тем же машинистом Егоровым, прибыл в Харьков, Котовский выгрузился из состава целым воинским подразделением – подобранные по пути красноармейцы вышли не только из старого, уже обжитого и ставшего родным пульмана, покрытого пылью и копотью, но и из других вагонов.
Особых дел у Котовского в Харькове не было, только доложиться в штабе армии, получить последние «входящие» и «выходящие», – нигде такой придирчивой бюрократии, как в армии, в том числе и Красной, не было, поэтому без щелканья каблуками обойтись никак было нельзя; и второе, что должен был узнать Григорий Иванович: куда отправят воевать Ольгу Петровну Шакину?
Было бы очень хорошо, если б в сорок пятую дивизию, Котовский готов был Богу молиться, чтобы это произошло, да только вот беда – молитвы все повылетали у него из головы, словно бы тиф и воспаление легких уничтожили их.
А ведь в детстве он знал много молитв. Самых разных. Впрочем, то, что забыл – не беда. Он вспомнит их все до одной, лишь бы Оля попала в сорок пятую дивизию, а из дивизии – в его бригаду.
Котовский не покидал штаба армии до тех пор, пока не узнал, что врача Ольгу Шакину направили в сорок пятую дивизию. А уж в дивизии он постарается сделать все, чтобы Ольга оказалась в его бригаде.
Так оно и произошло. Но вот какая штука получилась вместе с тем: одновременно он получил и штабе армии приказ сформировать новую бригаду, бессарабскую. Это ломало планы Котовского. Ведь он рвался в старую свою бригаду, ставшую для него семьей, где он не то чтобы каждого бойца знал в лицо – знал каждую лошадь.
Но нет, не получилось. Начальству армейскому было хорошо ведомо, что Котовский из любого разнузданного сброда сделает толковую, почти образцовую часть. О другой стороны, у него не очень-то гладко складывались отношения с собственным начдивом Ионой Якиром, временами у Котовского вообще создавалось впечатление, что Иона просто-напросто завидует ему и его славе.
Сам же Котовский никогда никому не завидовал и уж тем более – начальству.
Одно хорошо было – в новую бригаду передавали полк земляка Иллариона Нягу, храброго человека, толкового командира, которого Котовский знал давно, они съели вместе столько соли, что количество ее вряд ли поддастся подсчету. Выходили из разных передряг, в том числе и из окружений, побеждали в боях, когда победить не было ни одного шанса…
У Иллариона Степановича было второе имя, молдавское – Михай, но Котовский почти всегда называл его Илларионом и в бригаде его знали, как Иллариона.
Еще несколько человек Котовский решил забрать в новую бригаду по своему усмотрению, в том числе и тех бойцов, которых подобрал по пути из Брянска в Харьков.
В создаваемую бригаду вошли даже два махновских полка: Таврический и Крымский – махновцы решили вместе с Красной армией изгонять с родной земли супостатов.
Дело это благое. Надо будет только посмотреть, как они поведут себя в бою: ведь настроение у махновцев все равно, что ветер, который то сюда устремляется, то туда, то из леса выскочит, то из-за горы вывернет, то еще откуда-нибудь, он даже из-под земли может вылезти… Махновское войско ненадежное – было у Котовского такое ощущение.