Звезда и крест генерала Рохлина

Лебедь с командованием группировки так и не встретился, видимо считая, что Березовский и без него все разъяснил военным. Секретарь Совета безопасности встречался в Чечне только с полевыми командирами и слушал только их.

Двадцать второго августа 1996 года в Хасавюрте в результате встречи Лебедя и Масхадова было заключено соглашение «О неотложных мерах по прекращению огня и боевых действий в Грозном и на территории Чеченской Республики и о выводе российских войск из Чечни».

Иностранные наблюдатели в своих средствах массовой информации комментировали это как безоговорочную капитуляцию России. Радости чеченцев не было предела. Впервые за всю историю они поставили на колени некогда грозного и непобедимого противника. Российское общество молча проглотило это поражение. Хотя к тому времени общества, как такового уже не было. Его теперь заменили импортным, латинским словом «электорат».

Генерала Константина Пуликовского, провоевавшего в Чечне два года, уволили из армии. «Выбросили, — скажет Рохлин, — как выжатый лимон». А гибель его сына, обернули против него же: генерал, якобы, действовал исходя из чувства мести.

Журналисты в Москве осаждали председателя Комитета Государственной Думы по обороне генерала Рохлина:

— Как вы оцениваете подписанное в Чечне соглашение?

— Логичный, по сути, шаг сделан топорно и унизительно для России, — ответил Рохлин. — Лебедь не использовал ни одной сильной позиции, которые давало наличие войск в Чечне. Не решил вопрос хотя бы о частичной сдачи оружия. Уверен, что можно было договориться: мы выводим батальон, они отдают столько-то такого-то оружия. Не оговорен статус аэропортов Ханкала и Северный, которые обязательно станут «черной дырой», пропуская через себя оружие и наркотики. Даже такой вопрос, как судьба пленных, который надо было решать несмотря ни на что, Лебедь не решил. Поэтому Хасавюртовское соглашение в моральном смысле — позор для России. А в военном — обычное бегство без очевидных военных причин.

Боевики в Грозном начали уничтожать чеченцев, которые, сотрудничали с федеральными войсками, и русские семьи. Среди чеченских детей появилась игра: «Убей русского». Бородатые боевики учили чеченских мальчишек зверским образом расправляться с русскими военнопленными.

Войска покидали Грозный.

Боевики снимали российский флаг со здания МВД, когда мимо проезжала машина федеральных войск. Александр Иглин попросил притормозить машину. Тяжело дыша, он подошел к боевикам.

— Флаг! — выдохнул он, протягивая руку. Боевики молчали.

— Флаг! — еще раз повторил капитан.

— Отдай ему, — небрежно приказал старший в группе боевику.

Получив флаг, Иглин прошел несколько шагов и обернулся:

— Мы еще вернемся.

Старший из боевиков ухмыльнулся.

В аэропорту, прощаясь, Александр Иглин и Сергей Михайлович Самоделкин крепко обнялись.

— Жду тебя у себя в гостях в Волгограде, — сказал генерал. — Отдохнем на Волге.

Через несколько дней Самоделкин скончался от сердечного приступа, поехав на лечение в Кисловодский санаторий. Его сердце не выдержало пережитого. Война убивала не только на поле боя.

В Волгограде на проводы Сергея Михайловича пришли не только сослуживцы и курсанты института. Его знали и любили в городе как доброго, порядочного, веселого человека, чутко отзывающегося на чужую боль.

А капитан Иглин и его бойцы из окна самолета, снижающегося над Москвой, наблюдали раскинувшийся под крылом огромный, сияющий огнями город, который жил своей мирной, суетливой жизнью, не ведая и доли того, что происходило в далекой Чечне. В аэропорту бойцов не ждали. Сев на первый же автобус, они поехали в город.

Этой же ночью, дома Иглин почувствовал острую боль в левой стороне груди. Утром он на трамвае отправился в госпиталь. Пройдя по длинному коридору госпиталя, он увидел врача.

— Как можно попасть к хирургу? — спросил его капитан.

— Вы кто? — поинтересовался врач. — Ваше удостоверение.

Иглин показал офицерское удостоверение и справку № 100.

— Вы из Грозного? — посерьезнел врач. — А можно посмотреть рану?

Капитан молча расстегнул рубашку. Врач осмотрел рану, озадаченно посмотрел на Александра, достал очки, и еще раз осмотрев рану, спросил:

— А она там?

— Там, — ответил Иглин.

— Немедленно в операционную!

От его возгласа выбежал медперсонал. Иглина отвели в операционную вытаскивать пулю из груди.

Занявшись вплотную проблемами армии, ее реформированием, Лев Яковлевич понял, что эта ответственность даже больше, чем была тогда, в Чечне. Там все, как ни странно, было проще: понятен враг, ясны цели, в руках — верное оружие, плюс — опыт и профессионализм кадрового офицера. Здесь же все было по-другому. Здесь тоже была борьба. Офицеры, стиснув зубы, терпели. Особенно страдали, когда после службы приходили домой и видели немой вопрос в глазах жен и детей. Статистики утверждали, что наибольшие потери офицерский корпус понес не от боевых действий в Чечне, а от бытовых неурядиц.