Звезда и волк (СИ)

Её когти с силой сжались где-то в районе его локтя, когда она резко вздрогнула и судорожно вздохнула. Всего полчаса до того, как он исчезнет и уже, скорее всего, никогда не вернётся. Сирона всё ещё очень боялась, всё ещё не хотела, чтобы они разлучались настолько жестоким, бессмысленным способом. Почему ей нельзя было остаться вместе с ним? Почему ни один из них не мог сделать с этой глупой несправедливостью?

Она готова была плакать, разрываться в эмоциональной истерике, но их народ не умел ронять слёзы, а посвящать оставшиеся минуты негативным эмоциям ей не хотелось. Сирона считала себя страдающей, однако понимала, что ни ей, ни Имлериту не станет легче, если она сорвётся. Он тоже переживал, ему тоже не хотелось оставлять её здесь одну, и она прекрасно это видела — в его глазах, в его судорожных объятиях, постоянном желании что-то сказать. Ему было так же больно, как и ей. Может быть, даже больнее.

— Сирона, — протянув руку вперед, Имлерит уверенно взялся за хрупкую и небольшую ладонь своей сестры и продолжил говорить. — Я не хочу, чтобы ты оставалась совсем одна.

С её характером, с её ролью в мире пожирателей времени Сирона могла оказаться лёгкой добычей для любого из их сородичей. Пока ещё слишком наивная и мягкая, она всю сознательную жизнь провела под опекой старшего брата, в какой-то момент ставшего для неё всем, и сейчас, оставляя её одну, Имлерит чувствовал себя виноватым. Он обещал себе защищать её, оберегать, а теперь вынужден был оставить её. Совсем одну, без защиты и даже какой-либо памяти о нём. И если возможность работать с памятью у них была, то обеспечить её безопасность в своё отсутствие он попросту не мог.

Хмурясь, свободной рукой разыскивая нужные вещи в кармане своей мантии, он следил за тем, как нервничала и переживала его сестра. Она елозила на месте, почти мёртвой хваткой цеплялась за его когтистую руку, она поджимала и кусала губы, постоянно старалась оказаться ещё ближе, чем уже была, а её «волосы» тряслись точно так же, как и всё остальное тело. Последние минуты всегда оказывались самыми трудными — время, которого, казалось, было так много, ускоряло свой бег и превращало оставшиеся полчаса практически в секунду.

— И хочу, чтобы это осталось у тебя, — Имлерит выдохнул и с осторожностью надел на палец Сироны неприметное тёмное кольцо, тут же исчезнувшее под её тонкой бледной кожей, заставившее её сдавленно ойкнуть от резкой боли. — Хочу, чтобы у тебя осталось хоть что-нибудь от меня.

Сирона знала, что это такое. Их народ никогда не давал обещаний, их народ уже давно не заключал никаких пактов даже внутри их небольшого, тесного сообщества, но литература и уроки в академии давали четкое представление о том, какими традициями и обычаями располагали пожиратели времени. Никогда не привязанные друг к другу, не заинтересованные в заключении браков, не интересующиеся постоянными партнерами, их сородичи лишь в далеком довоенном прошлом могли похвастаться проявлением привязанности и желания провести всю свою длинную жизнь рядом с кем-то одним: они обменивались временем, чтобы в конце концов стать частью выбранной особи. А теперь Имлерит предлагал ей то же самое. Предлагал ей это, когда им оставалось меньше получаса.

— Несправедливо, — дрожащим голосом пробормотала она, крепко стискивая руку брата своей, чувствуя на его указательном пальце точно так же едва приметный выступ, как на своем собственном. — Это несправедливо. У меня должна быть возможность уйти с тобой — мы ведь никогда не разделялись и не можем разделиться сейчас. Мы всегда были вместе и не… не…

Она считалась почти взрослой и многое понимала, но готова была расплакаться. Рациональное зерно, уберегавшее её от срыва и истерики, почти растворилось, Сирона не смогла даже договорить, просто вцепившись в Имлерита с самыми крепкими объятиями, на какие была способна. Сколько им ещё осталось? Несколько минут? Тогда она будет считать, пока кто-нибудь не придёт за братом и не попытается оторвать её от него. И когда попытается, она будет сопротивляться до последнего. Он — её, а не каких-то бессмысленных старых порядков, а она — его, а не этой безликой Пустоты.

Сирона дрожала и уже не могла разговаривать, обходясь исключительно болезненными, последними в ближайшее время объятиями, а он мог только обнимать её в ответ и считать, сколько времени у них ещё осталось. Он был полностью согласен с тем, что в этом не было никакой справедливости, но жить под гнётом несправедливости — проклятие, от которого не мог избавиться ни один из представителей их вида. И те пять минут, что оставались у людей, сумевших провести вместе чуть больше месяца, были прямым доказательством того, что сбежать от этого не представлялось возможным.

У них осталось только пять минут и несколько обещаний, какие они уже дали друг другу.