Имлерит резко дернулся и вскинул голову. Он не должен был позволять себе даже дремать, но длительное время без сна и тяжелая, изнуряющая битва истощили его внутренние ресурсы, позволив провалиться в неприятную дремоту. Их Леди, его настоящая госпожа, наконец-то очнулась, сев на кровати и потирая раненное плечо.
— Вам не стоит вставать, миледи, — он хмурил брови, наблюдая за тем, как она старается размять кости и прийти в себя окончательно. Её волосы растрепались, разметавшись по лицу и закрыв собой не только отсутствующий, но и здоровый глаз; выделенная лазаретом одежда измялась и сидела совсем не так, как она сама бы хотела; а некоторые из длинных ногтей, сломанных во время поединка, неприятно царапали открытые участки кожи, когда она пыталась до них дотянуться. — Это опасно.
Она только отмахнулась и принялась разбираться с неудобной повязкой.
Это Имлерит ранил её, это из-за него она чуть было не попала туда, куда даже врагов он отправлял с огромным сожалением, и по этой причине он чувствовал себя виноватым. Его ярость, неконтролируемая и тяжелая, наконец-то вышла за все возможные рамки, а она, его маленькая сестренка, ни перед чем не остановилась, чтобы его спасти: ни перед разницей в габаритах, ни перед явной опасностью. Она просто ответила той же животной яростью, вот только повреждения, полученные самим Имлеритом, уже почти сошли на нет.
— Это опасно, — он повторил свои слова с большей уверенностью, схватившись своей рукой за её тонкое запястье. Это было тяжело, но Лорд Заточения старался не причинять Синдрит лишних неудобств или боли, несмотря на свою силу и разницу в строении их тел.
— Нет, — коротко отрезала она, встретившись с ним взглядом. — Не опасно.
На какое-то время они так и застыли в этой нелепой позе, внимательно разглядывая друг друга и не позволяя себе даже моргать. А через несколько секунд его рука сползла вниз, сжимаясь не на запястье, а на ладони женщины. Глупый, наивный Имлерит всё ещё полагал, что в таких прикосновениях нет ничего странного. Он больше не мог звать её настоящим именем, но они всё ещё оставались близкими людьми. Ему казалось, что оставались.
Иногда, как сейчас, он подолгу засматривался на её губы — асимметричные и тонкие, они казались ему красивыми и даже привлекательными. Вслед за этой мыслью в голову проскользнуло ощущение приятной бархатистости кожи её рук, внезапное осознание яркости её глаза и красноватых отблесков на серебре её волос. Почему он думал об этом тогда, когда просто хотел её успокоить, позволить ей оправиться от полученных в бою ран?
Голос правды, противный и неприятный, пронзил его рассудок резким заявлением: он до сих пор видел в ней женщину. Опирался на то, на что недопустимо было опираться; где-то внутри лелеял надежду на то, что однажды она вспомнит об этом, что ему суждено будет получить кусочек симпатии не только от своей хозяйки и госпожи — от своей сестры.
— Давай, — свистящий, почти змеиный шепот прорезал повисшую в комнате тишину.
Пожиратель времени не задумывался о том, что имела ввиду Синдрит на самом деле. Он основывался на своих мыслях, был сосредоточен только на них, и для него эти слова были приказом — ясным и четким.
Он подался вперед быстрее, чем смог осознать, что происходит; его губы столкнулись с её губами нетерпеливее, чем он сам того хотел; его руки почти рефлекторно потянули её на себя, чтобы заставить покинуть кровать и устроиться на его коленях. Он не хотел, чтобы это превращалось в глубокий, почти животный поцелуй, но не мог остановиться. Она слишком много говорила, а он слишком много думал.
Его сестра кусалась и расцарапывала его руки ногтями, силясь добиться того, чтобы он её отпустил, но его железная хватка не ослабевала. Этот странный, болезненный, полный неясного интереса поцелуй продолжался, не собирался останавливаться, а она сама противилась только отчасти. Ей тоже было интересно, тоже хотелось узнать, что это за собой повлечёт; хотелось понять, верны ли её двойственные ощущения. Она хотела рвать его, кусать, принуждать и чувствовать, но только ради того, чтобы верно классифицировать свои впечатления. А он касался её уверенно, но с аккуратностью, терпел её строптивость и даже удерживал её мягко, не позволяя вывернуться, но не причиняя боли.
Она хотела его из интереса, а он хотел её любви.
Длинные тонкие пальцы её левой руки запутались в его волосах, в первые несколько секунд касаясь их мягко и аккуратно, а после крепко стискивая их в районе затылка. Жесткая и своевольная, она не позволяла ему продолжать, удерживая на расстоянии нескольких миллиметров от своего лица, выдыхая ему в губы и наклоняясь, чтобы оставить на его шее яркий след от болезненного укуса.
— Давно? — она крепко сжимала коленями его бедра, продолжала кусаться и держать его на расстоянии, но не отказывала себе в удовольствии насмехаться над ним. Она дразнила его, издевалась, а сама не считала свой почти научный интерес зазорным.