И Имлерит слушался, беспрекословно слушался, усиливая напор и вынуждая женщину прогибаться под его тяжелыми ударами. Она была сильной, раз смогла продержаться так долго, но даже у неё были определенные лимиты.
Последний выпад Имлерита оказался решающим. Блок Сироны наконец-то не выдержал, а ей самой пришлось отскочить к ближайшей стене, чтобы начать отбиваться без оружия. Она бы смогла, у неё бы получилось, может быть, вышло бы даже на какое-то время парализовать Лорда Заточения, чтобы попытаться добить, но резкая боль в левом глазу вынудила её остановиться.
Любая остановка в бою насмерть — конец.
Уже спустя мгновение по двору разнесся сдавленный и хриплый вопль Сироны — это Имлерит пригвоздил её к стене собственным мечом, в последний момент сместив удар в район правого плеча. Он приходил в себя, но этого было мало. Если он уже осознавал, что только что ранил того, кого никогда не хотел бы и пальцем тронуть, то сама Сирона всё ещё стремилась разорвать на части не только его, но и любого, кто попадётся ей под руку.
— Простите, миледи, я должен, — ему пришлось, сжав зубы, выдернуть лезвие и вызвать у женщины ещё один крик боли.
Это потрясение стало для неё решающим. Слишком больно для того, чтобы продолжать в ярости разносить всё вокруг; слишком больно, чтобы пытаться сделать кому-то больнее. Имлерит продолжал извиняться и корить себя, перетягивая её рану куском своей мантии, передавая ей часть собственного времени. Он беспокоился о ней, понимая, сколько времени можно потерять в таком состоянии, а она уже почти лишилась сознания. Теперь, когда Имлерит смог затянуть хотя бы внешние слои мягких тканей, рана не сможет оказаться смертельной.
Он подхватил сестру на руки, чтобы доставить в лазарет в правом крыле и оказать подобающую медицинскую помощь, дать ей возможность отдохнуть. Лорд Заточения и сам был ранен, но все его повреждения не имели никакого значения, — они затянутся сами, исчезнут уже очень скоро — её рана была гораздо важнее.
Никто из создателей времени не горел желанием открывать ни одну из дверей в Капитолий, но и спорить с Имлеритом тоже никто не стал. Они только что видели его в действии, всё ещё опасались его габаритов, да и политическая неприкосновенность тоже играла в этом свою роль. Именно потому они расступились, позволив ему пройти и устремиться вперед по правому коридору. Быстро, даже быстрее, чем это было возможно в обычном расстоянии, он заявился в лазарет — небольшую комнату, где почти никогда не задерживались больные. И сейчас там тоже никого не было. Система самообслуживания, идеально выверенные дозы медикаментов позволяли работать без врачей, что было облегчением для почти прокаженного в глазах окружающих Лорда Заточения.
Уложив Сирону на одну из шести коек, стоявших в помещении, обработав и перевязав её рану, Имлерит устроился на ближайшем стуле. Теперь, когда он успокоился, когда она подавила его ярость такой ценой, он просто не мог оставить её одну. Он должен был охранять её, следить за её покоем и не позволять никому, кто мог бы ей навредить, появляться рядом.
«Я сам навредил ей», — подумалось пожирателю времени, но он попытался отмахнуться от подобных мыслей.
Сделать это было гораздо труднее, чем казалось на первый взгляд. Он обещал себе защищать её, обещал быть рядом, являться для неё той самой каменной стеной, за какой всегда будет тишина и покой. Но что он сотворил в итоге? Не удержав себя в руках, поддавшись на издевку того, кто лишил его любимую сестру правого глаза, он едва не лишил её жизни. Эти вспышки ярости, особо сильные и неконтролируемые после длительного анабиоза, стали слишком опасны — в этот раз его не удержал даже голос сестры. Более того, он только пробудил её собственную ярость, скопившуюся за эти годы.
«Я не стою даже её взгляда, — Имлерит покачал головой, до боли сжимая зубы. — Как я могу защищать её, будучи таким?»
Он был не в себе, он не отдавал себе отчета в собственных действиях, а теперь ему ничто не мешало. Рассудок прояснился, рядом не было никого из тех, кто был виноват в потере глаза их Леди, Имлерит мог просто позволить своему сознанию расслабиться. Главное, не потерять сознание самому. Раны всё ещё давали о себе знать — огнестрельные, они вызывали у него слабость, заставляя её заволакивать его глаза темной пеленой. Но он не должен был допускать подобного. Не должен…
========== Его время ==========
Приглушенный свет трёх лун пробивался в небольшую комнату сквозь неплотно задернутые шторы, освещая массивный мужской силуэт рядом с чьей-то кроватью. В помещении было тихо, и звуки тяжелого, размеренного дыхания казались поразительно громкими, будто дышал не человек, а по меньшей мере слон. Но даже это казалось ничем в сравнении с протяжным и недовольным стоном, послышавшимся со стороны кровати.