Звезда Мафусаила

— Правильно сказано древними, — с досадой произнес Ланской, — отцы ели зеленый виноград, а у детей на зубах оскомина. Его Императорское Величество Валгус Десятый был известный любитель женского пола и породил проблему, которой уже больше полувека. А его сын так перестраховался в своем опасении внутренних распрей в Империи, что сейчас поставил само ее существование под угрозу.

Глава пятая. Бастард

— Знаешь, — неожиданно сказал канцлер, — я этот день помню, как сейчас, хотя прошло двадцать семь лет. Тогда я еще был молод, но уже являлся помощником имперского канцлера, моего предшественника, упокой Господь его душу. Император зачем-то вызвал его к себе, а он взял меня с собой, так на всякий случай, может справка какая понадобится. Дело в том, что я обладал феноменальной памятью и быстрее любого электронного мозга мог сослаться на те или иные данные статистики. А наш покойный Император очень осторожно относился ко всяким техническим средствам и любил, чтобы подчиненные держали самые важные сведения у себя в голове. Во избежание утечки секретной информации. Ему нравилось, что я могу почти мгновенно ответить на любой его вопрос. Иногда он специально проверял мою память ради чистого интереса и я никогда не ошибался. В таких случаях он восхищенно хлопал меня по плечу и от души радовался.

— Я же говорю, — заметил Ланской, — перестраховщик.

— Он был политик! — веско произнес князь. — Но, впрочем, я отклонился от темы. Мы, с канцлером, по привычке направились в кабинет императора, но по пути встретили министра двора. Он сказал, что Император сейчас в покоях Императрицы. Оказалось, у нее начались роды. О том, что она беременна, я знал, но мне почему-то казалось, что рожать она должна позже. Министр двора шел туда и мы направились за ним. Естественно, к роженице мы не пошли, а остановились в приемной Императрицы, ожидая появления Императора, который находился при супруге. Как сказал министр двора, медики не стали ее никуда перевозить, чтобы не тревожить, а все необходимое оборудование установили прямо в спальне. Роды принимала группа лучших имперских специалистов. Кроме меня, канцлера и министра двора в приемной никого не было. Прошло какое-то время, дверь спальни открылась и вышел Император, держа на руках сверток с младенцем. Он был счастлив, радостно улыбался. За ним вышел кто-то из врачей и несколько медсестер. Император попросил министра двора показать им комнату, куда нести новорожденного. Все вышли, остались лишь мы втроем. Император еще не успел нам ничего сказать, как вдруг дверь спальни вновь открылась и появившийся в дверном проеме врач взволнованным голосом попросил его зайти. Мы с канцлером переглянулись, у обоих мелькнула мысль, не случилось ли что с императрицей.

— Неужели роды вызвали какое-то осложнение? — с беспокойством произнес вслух мой начальник.

Я промолчал, но про себя подумал, что это вполне возможно. Молодая императрица крепким здоровьем не отличалась. Хрупкая, невысокого роста она была худенькой, изящной, с узкими мальчишескими бедрами и производила впечатление не взрослой женщины, а девочки-подростка.

Прошло еще несколько минут. Вдруг дверь спальни вновь отворилась, из нее вышел один император. Он держал в руках точно такой же сверток, как и в первый раз, но выглядел скорее не радостным, а растерянным.

— На свет появились близнецы, — сказал он, обращаясь к канцлеру, — какое несчастье!

Признаться, в тот момент я его не понял. Какое может быть несчастье в том, что императрица родила двойню? Но в этот момент я заметил, что и канцлер внезапно нахмурился и спросил:

— Что же прикажете делать, ваше величество?

Император протянул ему сверток с младенцем и отрывисто сказал:

— Сейчас я вам открою потайной ход, который отсюда ведет прямо в дворцовый сад. Оттуда отправляйтесь к себе и примите меры, чтобы найти новорожденному кормилицу и другую прислугу. Снимите ему где-то неподалеку от дворца дом или коттедж. И ради Бога, все надо сохранить в полной тайне. Никто, кроме нас троих не должен знать, что Императрица родила двойню! Никто!

— Я никогда не мог понять этого поступка покойного Императора, — заметил Ланской. — Зачем все это было нужно? В конце концов, не в семнадцатом веке живем. Неужели отдать собственного сына, принца крови, наследника престола на воспитание чужим людям было единственным выходом? Нет, что не говори, а Валгус Одиннадцатый был великий перестраховщик.