Звезда печального счастья

— Коня! — рявкнул Николай, лихо вскочил в седло и помчался к мятежникам, даже не оглянувшись, чтобы увидеть, следует ли за ним свита.

Порыв ветра донес до него громовое:

— Константину, ура! Конституции, ура!

И под этот громовой крик каре дало залп. Пули просвистели через голову Николая. Он оглянулся. Свита следовала за ним, но никого не ранило. И тут из-за забора полетели в царя и свиту поленья.

Николай вернулся ко дворцу. Самые ужасные мысли приходили ему в голову — если чернь Петербурга примкнет к мятежникам, ему не сдобровать.

Надо было решаться на атаку. Вперед пошла конница. Но это не принесло успеха. Лошади скользили по гололедице, палаши оказались не отпущенными, и первый же залп вывел из строя многих конногвардейцев. Пришлось остановить атаку и вернуться под прикрытие дворца. И снова он бросил в атаку теперь уже кавалергардов. И эта атака успеха не имела…

Он вернулся во дворец и выяснил, что кареты готовы к отъезду. Он опять выехал на площадь и встретил идущий в беспорядке лейб-гренадерский полк.

— Стой! — закричал он, обрадовавшись подкреплению.

Солдаты в беспорядке закричали:

— Мы за Константина!

Он сжал зубы и едва процедил:

— Когда так, то вот вам дорога, — и махнул рукой в сторону Сенатской площади…

Толпа прошла через окружавшую императора свиту мимо Николая и бегом направилась к Сенатской площади…

Коротенький зимний день угасал. Спряталось за тучи неяркое северное солнце, начали тускнеть очертания зданий, посерел лед на Неве.

Одного за другим отправлял Николай парламентеров к восставшим. Старенького и дрожащего от страха Петербургского митрополита Серафима с Сенатской прогнали криками и улюлюканьем. Взбешенный великий князь Михаил Павлович сам вызвался объяснить восставшим всю нелепость их требований, но в него стреляли, и Михаилу пришлось ни с чем вернуться назад.

Поскакал к мятежникам генерал Сухозанет, но пуля сняла с его шляпы султан. Он также вернулся ни с чем.

Всего несколько минут назад Сухозанет привел артиллерию, но не оказалось снарядов, за ними послали.

Сумерки спускались все ниже, и Николай понимал, что в темноте мятежники соединятся с народом, с теми, кто и в войсках, еще верных царю, и тогда быть ему казненным на манер французских королей или воевать со всем своим народом.

Генерал-адъютант Васильчиков подъехал к императору:

— Ваше величество! Больше нельзя терять ни минуты! Ничего не поделаешь — нужна картечь!

— Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый же день моего царствования? — резко переспросил Николай.

— Да, — отвечал Васильчиков, — чтобы спасти вашу империю…

Больше Николай не колебался.

Он подъехал к батарее и скомандовал:

— Пальба орудиями по порядку! Правый фланг, начинай! Первая!

Но выстрела не последовало. Солдат затоптал запал в снег:

— Свои же, — с ужасом сказал он Бакунину, командиру артиллерии.

Бакунин соскочил с лошади, вырвал у солдата запал, мигом поднес его к пушке. Солдат успел приподнять дуло, и выстрел пришелся в карниз Сената. Посыпались с крыши и карниза зеваки, подкошенные картечью. Второй выстрел пришелся в самую середину каре…

Пушки били и били по отступавшим, внося в их ряды панику и хаос.

В короткий срок на Сенатской площади не осталось ни одного человека. На льду Невы зачернело от толп народа и солдат. Пушки повернули против них. Треск льда, крики утопающих, залпы пушек — все слилось в один ужасающий шум…

Скоро перед дворцом и на Сенатской площади не осталось ни одного человека, только чернели на снегу трупы. Смерчи воды накрывали оставшихся в живых и уносили за собой в море…

Бунт был подавлен…

Но еще до пальбы подскакал к императору перебежчик из стана мятежников, спешился прямо перед свитой и бросился на колени перед Николаем. Был он смугл лицом, статен и гладко выбрит, большие карие глаза глядели на императора с живостью и тревогой. Над правой бровью чернела повязка.

— Ваше величество, — закричал он, — простите меня, я виновен, одного меня казните, я покушался на цареубийство…

Николай молча смотрел на него.

— Кто таков? — спросил он смуглого человека в штатской одежде.

— Якубович, — отрывисто поднял голову мятежник, — раскаиваюсь, виноват, казните…

— Прощен, — холодно сказал Николай. Шла подготовка к артиллерийскому обстрелу.

Ему рассказали потом про Якубовича — дворянин, учился в Московском университетском пансионе, участвовал во всех заграничных походах армии, задира и дуэлянт, отличался лихими набегами на Кавказе, куда был выслан за участие в дуэли Завадовского с Шереметевым, сам стрелялся с дипломатом Грибоедовым, которого ранил в левую ладонь, имеет множество орденов за храбрость и мужество…

— Прощен, — бросил тогда Николай. Он и в самом деле собирался простить этого дуэлянта и забияку. Но потом одумался. Как, простить того, кто стоял против него, Николая, и, только увидев успех царя, покинул своих?

Якубовича арестовали на другой же день…