Звезда печального счастья

Наталья Дмитриевна не спала всю эту ночь. Они уговорились с Якушкиной прибыть на место казни заранее, чтобы увидеть своих мужей, еще раз посмотреть на них. Всю ночь Наталья Дмитриевна подходила к спящим детям, гладила их по разметавшимся во сне волосенкам. Митенька спал спокойно, лишь едва высвобождал ножки из-под одеяла и сонно посапывал. Мишутка ворочался, приоткрывал голубенькие глаза, ворочал ими и снова засыпал, словно бы чувствовал всю нервозность в доме.

День не угасал, и в два часа пополуночи было светло так, что можно было читать, — начинались белые ночи, но, выглядывая из-за штор на улицу, Наталья Дмитриевна не видела никого. Все было пусто, тихо…

Они выскользнули из дома вместе с Надеждой Николаевной, которая не хотела отпустить их одних на место казни, карета уже ждала, и они тихо поехали по пустынным улицам, освещенным неярким светом белой ночи.

Возле гласиса крепости народа почти не было — собрались только родственники, плача и сморкаясь в кружевные платки. Высилась на валу виселица — странное сооружение о двух столбах и толстой перекладине.

— Неужели будут вешать? — ахнула Анастасия Васильевна, и глубокий вздох ее показал, что она близка к обмороку.

— Мужайтесь, — сурово произнесла Наталья Дмитриевна, — лучшие люди отечества страдают за родину и народ, не будем и мы распускаться…

Надежда Николаевна удивленно оглянулась на подругу дочери — она и не предполагала в такой еще молодой женщине твердости и суровости…

Со своих мест в карете они видели все, что происходит на тесном дворике крепости, видели каре, построенное из войск перед гласисом, где должна была производиться экзекуция…

Всю ночь не смеркалось, а скоро уже должен был прийти яркий рассвет. Небо несколько порозовело на востоке.

Четыре ряда солдат окружали небольшую площадку перед крепостью. В нескольких местах пылали костры.

Наталья Дмитриевна увидела, как из крепости стали выходить заключенные, окруженные многочисленным конвоем. Их собирали на площадке, и незаметно было не только уныния или раскаяния — они подходили друг к другу, обнимались, пожимали руки, целовались. Наталья Дмитриевна никак не могла разглядеть мужа. Но вот появился и он, немного прихрамывая, и сердце ее замерло. Как поведет он себя, каким будет перед лицом толпы и войск?

Вслед за ним вышел и Якушкин. Они обнялись, расцеловались, ни тени страха не было видно на их лицах.

Их всех собирали на этой площадке внутри построенного из войск каре, а потом стали разбивать на группы. Очевидно, по разрядам, догадалась Наталья Дмитриевна.

Она кинула взгляд на толпу, и внезапно увидела высокую стройную женщину в черном платье и черной шляпке. Женщина стояла впереди всех, неподвижная и безмолвная. Маленькая девочка держалась за ее руку…

— Должно быть, Рылеева, — подумала Наталья Дмитриевна, — где он сам?

Она повернулась было с вопросом, но кто-то в толпе бросил:

— Отпевают пятерых в соборе, панихиду служат…

— Как страшно, — подумала Наталья Дмитриевна, — по живым уже служат заупокойную службу!

И немножко обрадовалась, что не ее мужа отпевают, что вон он там, в кругу своих товарищей, весел и приветлив.

За линией солдат прохаживались генералы в золотых эполетах, среди них Наталья Дмитриевна разглядела и узнала Бенкендорфа и Левашова…

Вероятно, каждый из осужденных сообщал свое положение. Наталья Дмитриевна увидела, как к мужу ее подошел князь Трубецкой и удивленно спросил что-то… Фонвизин улыбнулся коротко и сердечно, они пожали друг другу руки.

Наконец неторопливо стали разделять осужденных на группы — сверкали эполеты офицеров гвардейской дивизии и Генерального штаба, в отделении собирались гвардейцы другой дивизии, затем образовалась группа из армейских офицеров, более скромных по мундирам. В ней были Якушкин и Фонвизин.

Окруженные многочисленным конвоем, вышли эти группы на гласис перед Петропавловской крепостью — небольшая площадка эта едва вмещала осужденных и конвой.

Наталья Дмитриевна видела, как спиной к ним, спиной к Петербургской стороне стояли солдаты в строгом порядке — роты и эскадроны от каждого полка Гвардейского корпуса. Тут же стояли пушки, возле них суетилась прислуга…

Отделения осужденных построились в ста саженях друг от друга, так что в каждом таком отделении оказался костер и перед ним расхаживал палач, одетый в черное. Между войсками и отделениями осужденных разъезжал на красивом гнедом коне генерал-адъютант Чернышев. Конь и седок гордо покачивались, но у коня почему-то не было хвоста, и он сверкал голым крупом…

При каждом отделении увидела она и генерала, следящего за экзекуцией. И не поверила своим глазам — Евгений Александрович Головин, муж ее родной тетки, наблюдал за порядком в одном из отделений. Она задохнулась от отвращения — как хорошо, что она съехала с квартиры тетки, она знала, что Евгений Александрович суров и деспотичен, но чтобы он был еще и палачом при казни, она не могла и представить себе…

Она ничего не сказала Якушкиной, у нее залились краской от стыда щеки, и она подумала, каково Михаилу Александровичу встретиться взглядом со своим родственником!