Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…

Михаил в ответ только загадочно улыбнулся и с ловкостью циркача достал из круглой коробки новенький черный цилиндр. «Ну, пан Войцеховский, как я вам в новом цилиндре?» – водрузив его на голову, принял он торжественную позу.

– О! Пан Богдан! Вы неотразимы!.. – прикуривая сигару, заверил его Станислав. – Причём, как всегда…

– И это главное! – воскликнул Михаил. – А теперь, пан Войцеховский, поясните мне следующее: у вас в приглашении на сегодняшний бал какое требование к одежде? Уж не «White tie», случайно? Молчите, молчите, пан Войцеховский! Я и сам всё понял, судя по тому, как вы одеты. Несомненно, так и есть – «White tie»!

– Вы наблюдательны, пан Богдан! Именно «White tie»! – прохаживаясь по комнате и выпуская изо рта клубы дыма раскуриваемой им сигары, подтвердил его предположение Станислав.

– В таком случае, пан Войцеховский, вот в этом чемодане, – указал Михаил на кожаный, изрядно потертый чемодан, перетянутый толстыми ремнями, – находится мой новый фрачный костюм с белым жилетом и белым галстуком-бабочкой. Одним словом, здесь всё то, на чём настаивает «White tie» в вашем приглашении на бал. Поэтому сию же минуту отдайте указание прислуге, чтобы мне его отутюжили, а я пока пойду приму душ с дороги.

– Вот и отлично, пан Богдан! – потягивая сигару, одобрил его намерения Станислав. – Ступайте… Примите душ, да пошевеливайтесь! Начало бала в восемь вечера! А опаздывать, сами знаете, знак плохого тона.

– Долго не задержусь, пан Войцеховский! – расстегивая ремни и замки чемодана, сказал Михаил.

– Ой!.. Долго он не задержится!.. – ядовито усмехнулся Станислав. – Знаю я тебя, копушу! Не усомнюсь, что потом еще часа два со своими локонами провозишься, а потом часа два своим отражением в зеркале любоваться станешь.

– О, Jezus Maria! Кто бы говорил, – добродушно рассмеялся Михаил. – Самого часами от зеркала не оттянешь, – расстегнул он наконец-то все замки чемодана и откинул его крышку, где сверху лежал аккуратно сложенный фрачный костюм.

Станислав, между тем, взял со столика колокольчик и позвонил прислуге. В дверях комнаты появилась все та же рыжеволосая горничная Кристина.

Только на мгновение вскинула она глаза на друга своего хозяина, пана Богдана, и тут же, направив взгляд в пол, принялась смущённо топтаться на месте, при этом призывно раскачивая бедрами и все взбивая и взбивая руками копну своих рыжих волос. Грудь ее при этом всё сильнее и сильнее выпячивалась вперед, а щеки просто-таки обещали сгореть дотла от обжигающего их ярко-красного румянца.

Совершенно очевидно, что при виде Михаила с ней происходили ошеломляющие метаморфозы, совладать с которыми ей было не под силу. Это обстоятельство, очевидно же, не ускользнуло от внимания Станислава, и он помрачнел…

– О, cholera!.. – с отвращением на лице процедил он сквозь зубы. – Что сегодня с тобой творится, сумасбродная?! Да в своем ли ты уме?! Слюни подбери! Не по Еремке кафтан примеряешь! Поняла, о чем я толкую?!

Ничего не ответила ему на это пристыженная Кристина, только резко осеклась и, опустив глаза к полу, сделала три пружинистых реверанса.

– Вот и славненько! – всё с той же гримасой отвращения на лице произнес Станислав. – А теперь быстро сопроводи барина в ванную комнату, а потом отутюжь его фрачный костюм. Да сделай всё так, чтобы без нареканий было! Поняла меня?!

Горничная Кристина, сделав еще три пружинистых реверанса, тут же собрала в охапку фрачный костюм Михаила и, взглянув на своего хозяина, спросила его: «Я могу идти, господин Войцеховский?»

Но Станислав, продолжая сверлить ее ненавистным взглядом, молчал…

– Станек, – попытался Михаил отвлечь его внимание от горничной на себя, – всё!.. Успокойся, брат!.. – смотрел он в его глаза призывно и с укором. Когда же тот, наконец, посмотрел на него, улыбнулся ему и сказал: «Я в ванную комнату, братишка. Скоро вернусь», – и, подтолкнув Кристину в спину, выпроводил ее из комнаты и сам направился вслед за ней…

Станислав же подошел к креслу, стоящему рядом с камином, и, погрузившись в него, закинул ноги на маленький стоящий рядом с ним пуфик. Наконец-то расслабившись, затянулся сигарой и тут же, выпустив изо рта очередной клуб сигарного дыма, пробурчал себе под нос: «Нет, ты только посмотри, что эта блаженная вытворяет… На барина позарилась! Ну, я еще займусь тобой!..»

По прошествии небольшого времени Михаил, свежий и румяный, обернутый по пояс белой простыней, вернулся из ванной комнаты.

– А что, брат Станек, стоящие барышни на балу господ Медведских будут? – спросил он, просушивая полотенцем свои волосы.

– Ой… да там их – на любой вкус и лад, – с равнодушием ответил ему Станислав, по-прежнему восседающий в своем кресле. – Это очень знатное семейство, и балы в их доме – практически, лучшие в городе. Уж поверь мне на слово…

– Знаю, Станек, знаю, что порой в провинциях балы бывают на порядок выше, нежели в знатных домах самого Питера.

– Вот и я о том же…