Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…

А мысли Михаила уже были далеки от реальных событий. Он в этот момент печалился – ох, как печалился о том, что барон Ордоновский так и не пожелал до сих пор официально признать его своим сыном. А ведь насколько бы это облегчило ему жизнь, коль уж он вращается в столь высоких кругах общества… И ведь даже сейчас, когда они прибудут на бал в имение господ Медведских, насколько бы это упростило задачу Станиславу представлять его, своего друга Михаила Богдана, хозяевам дома – господам Медведским и их гостям, которые тут же начнут допытываться, кто он? Откуда он? К каким родам принадлежит его семья? И что они получат в ответ от Станислава? О-о-о… Страшно подумать… И Михаил впал в уныние…

И тут ему вдруг катастрофически не стало хватать душевного тепла, которое могли бы ему даровать только милые его сердцу родственные души. И он вспомнил о своих родителях… Он вспомнил об отце Селивестре Богдане и матушке Ганке. Впрочем, он и не забывал о них. С первых же минут отъезда из деревни мучила его тоска по родителям и терзало чувство вины перед ними.

Он вспомнил, до чего же отец и матушка были счастливы неожиданному его приезду! Вспомнил, как оберегали они его покой и предугадывали каждое желание… Как стерегли его сон и поили парным молоком. Вспомнил, как по утрам к завтраку жарила для него матушка его любимые картофельные оладьи, вкусный запах которых будил его, соню, когда уже все в доме давным-давно встали. Вспомнил, как они, его родители, всячески устраняли его от тяжелого крестьянского труда, оберегая его такие нежные, такие белые руки. Вспомнил час расставания… Вспомнил, как защемило тогда его сердце, когда родители плакали и просили не забывать о них. А еще он вспомнил, с каким трудом оторвал от него отец матушку, безутешно плачущую на его груди, когда подъехал извозчик – такую худенькую, такую маленькую, так сильно состарившуюся. Михаил вспомнил, как еле сдержал себя, чтобы и самому не разрыдаться прямо тут, перед ней, когда прикоснулся губами к ее искалеченным тяжелым крестьянским трудом ладошкам. И уж как стыдно ему было смотреть в глаза отца, когда вдруг при рукопожатии почувствовал он, что скрюченная его, мозолистая рука уже утратила свою былую силу. За всю жизнь эти уставшие и натруженные руки родителей так и не получили достойного вознаграждения за свой неблагодарный, каторжный труд…

– «Вот сейчас, именно сейчас, нуждаются они, эти уставшие от работы руки родителей, в моей сыновней помощи, в моей материальной поддержке, – горестно размышлял в душе Михаил. – Но я покинул их, своих стареньких отца и мать. Покинул ради красивой жизни. Ради того, чтобы у меня были вот эти холеные, облаченные в белые перчатки руки. Чтобы я мог шить для себя смокинги и фраки. Ухаживать за панночками из высшего света. Скупать дорогостоящие картины, принадлежащие кистям именитых мастеров, в то время как они, состарившиеся мои родители, каждый заработанный ими грош откладывают на черный день своей безотрадной жизни…».

– О, да!.. Я же барин!.. Мне великосветские балы подавай!.. – вырвалось вдруг самопроизвольно из его уст. Он даже не заметил того, что слова эти вырвались из его уст настолько громко да с такой язвительностью по отношению к самому себе, что встревожили задремавшего на солнышке Станислава и вернули его из прострации в реалии окружающей действительности.

– Ты о чем это, братишка?.. – настороженно взглянул он на него.

– Родители не выходят из головы, Станек! Подло я поступил, что уехал от них. И это в то время, когда они больше всего нуждаются в моей помощи. Напрасно я в Варшаву уехал жить, покинув их навсегда в деревне. В Каленевцах, рядом с ними мое место.

– Не глупи, брат! – подтолкнул его плечом Станислав. – Что за меланхолия! Они, твои родители, не одни в деревне живут. Твои сестры там же, в Каленевцах, вместе с ними. Чего ж ещё-то им желать?!

– Больше всего на свете они любят меня!.. Больше жизни своей любят…

– Эка невидаль, Михаська!.. Все родители своих детей любят. Но приходит время расставаться, и дети вылетают из насиженных гнезд. Проза жизни… Твоим еще повезло – две их дочери остались жить рядом с ними. А что касается тебя, так ты родился барином, Михаська. Не твой это удел, батрачить.

– Да разве я не батрачил с отцом, Станек?! Все шесть лет после гимназии, пока жил у своих родителей в деревне, только и работал, не покладая рук. И навоз в коровниках и свинарниках вычищал, и пахал, и косил, и коров пас, и плотничал с отцом Селивестром на соседских подворьях. Не барин я, Станек! Я в крестьянской семье родился.